Книга Тогда ты молчал, страница 38 – Криста фон Бернут

6. Преступник оставался совершенно вменяемым. Ни один шизофреник в состоянии обострения заболевания не может выполнять такие действия строго по плану.

7. Если оба убийства — своего рода послания, то их смысл таков: преступник хочет обратить внимание на себя, а возможно, и на какое-то свое внутреннее состояние, чем-то мешающее ему.

8. Преступник выполнял начальный этап своей программы; совершенными убийствами, очевидно, его действия не ограничивались, но если его не задержать, то уж точно они станут не последними преступлениями такого рода. В следующий раз преступнику, вероятно, уже не нужно будет прибегать к помощи наркотиков, чтобы убить свою жертву бескровным способом. Скорее всего, он наберется достаточно мужества, чтобы нанести жертве смертельные колюще-режущие удары, а после этого вынуть из нее внутренности. Это входит в программу серийного преступника: раздражитель должен быть с каждым разом сильнее, а порог торможения — ниже.

9. Не исключена сексуальная подоплека преступления, которая может в последующем проявиться более четко.

Мона, Бергхаммер и Керн, которые уже знали содержание этого документа, сидели в конференц-зале в торце стола и наблюдали за своими коллегами, занятыми чтением. Мысли Моны в этот момент опять были далеко. Учительница немецкого языка, она же классный руководитель Лукаса, звонила ей утром, до начала уроков: видимо, Лукас опять начал прогуливать школу. Мона уже несколько раз встречалась с этой учительницей. Ее звали фрау Хелльварт. Когда она улыбалась, были видны ее длинные желтые зубы. Похоже, ее волновало и то, что Мона работала целыми днями, да еще и работа ее была «напряженной, требующей массу времени», как выразилась учительница. Мона не выдержала и спросила однажды: разве лучше было бы, если бы они с Лукасом сидели на социальной помощи и она была бы свободна целыми днями, правда, за счет денег налогоплательщиков? Но не получила ответа, не считая желтозубой улыбки. Зато с тех пор учительница к этой теме не возвращалась.

Однако то, что Лукас прогуливал школу, все же оставалось фактом. Сегодня вечером ей придется поговорить с ним.

— Вопросы? — сухо спросил Бергхаммер присутствующих и таким образом прервал размышления Моны.

Десять голов синхронно кивнули, один палец поднялся вверх. Он принадлежал одному из двух сотрудников земельного ведомства по расследованию уголовных преступлений, лысому мужчине с жиденькими светлыми усиками, которого звали Даниэль Радомский.

— Да? — тон Бергхаммера был недружелюбным.

Он не любил, когда к делу подключались еще какие-то высшие официальные инстанции. Он больше всего любил решать все проблемы со своими сотрудниками (к коим относились и работники отдела оперативного анализа). Но в этом случае высшая инстанция проявила настойчивость.

— Преступник проживает здесь?

Керн ответил со свойственной ему осторожностью:

— Обстоятельства преступления не дают однозначного подтверждения этому.

— И что это значит? — вцепился в него Радомский, которого Мона сразу же невзлюбила.

Но вывести из себя Керна было не так-то легко.

— Скорее всего, нет, — ответил он после короткой паузы. — Преступники, живущие недалеко от жертвы, действуют зачастую поспешно и нервно. Они боятся, и справедливо, что их кто-то узнает. Преступники из другой местности, из другой среды не озабочены этим. А этот преступник был, по-видимому, очень спокоен.

— Означает ли это, что он живет где-то в другом месте, а сюда появляется, ну, так сказать, в гости?

— Вполне возможно. Но я бы скорее полагал, что он живет здесь, в этом городе, но не там, где было совершено убийство, и не там, где был найден труп юноши, а где-то в другом месте.

Воцарилось беспомощное молчание. Наконец слово снова взял лысый:

— Так это может быть где угодно.

— Правильно, — ответил Керн. — Таким образом, в настоящий момент мы не можем пригласить сюда полмиллиона мужчин на проверку их слюны. Такой возможности в большом городе просто нет, не говоря уже о том, что у нас нет следов ДНК, однозначно принадлежащих преступнику. Мы должны вести поиски дальше, пока не сможем больше локализировать местонахождение преступника.

Шмидт попросил слова:

— Что конкретно сейчас следует предпринимать? Каковы наши действия?

— Сегодня я с Патриком поеду в Лемберг, чтобы допросить в психиатрической лечебнице пациента Фрица Лахенмайера, — ответила Мона Шмидту. — А вы с Карлом опять отправитесь на виллу. Ганс и Патрик сменят вас сегодня вечером. Кто-нибудь из присутствующих знаком с садомазохистской средой? С некоммерческой и коммерческой? Садисты и тому подобное? Иначе нам придется подключать кого-нибудь из полиции нравов.

Слово попросил криминал-комиссар Марквард из отдела КРУ 3:

— Я до прошлого года служил в полиции нравов, — сказал он. — Я мог бы позвонить некоторым людям, которые разбираются в этих вопросах.

— О’кей, — сказала Мона. — У тебя есть аналитические данные. Спроси насчет типа, который любит игры с ножами, может, есть какая-нибудь проститутка, которая жаловалась на какого-то грубого клиента со странными запросами, в общем, что-то в этом роде.

— Да, — прервал ее Марквард с таким выражением на лице, как будто он уже все понял и не нуждается в дальнейших пояснениях.

— Остальные… — Мона помедлила, — остальные изучают заключение аналитического отдела и другие документы. И как только кто-нибудь заметит что-то особенное, что-то новое — немедленно информировать всех.

— Еще вопросы есть? — подключился Бергхаммер, который прекрасно знал, что сотрудники крайне недовольны сложившейся ситуацией.

Но ничего не поделаешь, в настоящий момент все они были обречены на бездеятельность. Следствие по обоим убийствам зашло в тупик. Сотрудники КРУ 1 на прошлой неделе допросили всех, кто хоть краем уха мог что-то слышать. Были проверены алиби всех допрошенных — больше уже просто ничего нельзя было сделать.

До следующего убийства.

Бергхаммер на какое-то мгновение закрыл глаза. Следующее убийство обязательно будет, в этом он не сомневался. Они не смогут его предотвратить, потому что до сих пор не знают, кого искать. Пока каждый след оказывался ложным. Он со вздохом закрыл совещание и назначил следующее на полчетвертого — к тому времени Мона, предположительно, уже должна вернуться из Лемберга.

— Ты думаешь, это что-то даст? — спросил он Мону под шум сдвигаемых стульев.

— Что ты имеешь в виду?

— Допрос пациента Плессена в психушке.

Мона передернула плечами:

— Нам придется перепробовать все. Возможно, поездка не даст никаких результатов, но я же не могу просто ограничиться телефонным звонком этому человеку. Если я позвоню, он, может быть, не скажет ничего или выдаст что-то совершенно невразумительное. Кроме того, при допросе должен присутствовать врач.