Книга Я говорил, что скучал по тебе?, страница 17 – Эстель Маскейм

Что она может понимать? Я зло прищуриваюсь:

– Ничего ты не понимаешь! – Впервые в жизни я говорю с ней таким резким тоном. – Зачем ты устроила нам эту встречу? Ты ведь знаешь, что я видеть его не могу.

– Прости. – Мачеха удивленно моргает, и я не понимаю, чему она удивляется: моим словам или резкому тону. – Тайлер так хотел тебя увидеть.

– Что-то я не соображу, – я возмущенно трясу головой. – Зачем ты пытаешься нас свести? Ты что, сумасшедшая? Ты забыла, что случилось прошлым летом?

– Иден… – Она замолкает.

Поздно. На меня уже находит, я должна высказаться:

– Меня все бесит. Бесит, что он уехал, сбросил меня со счетов, предал. Что он поехал в Портленд, а теперь вернулся как ни в чем не бывало…

Внезапно я достигаю точки, когда ярость превращается в боль, и начинаю плакать. У меня печет глаза, Элла расплывается, как в тумане, и я, не помня себя, продолжаю:

– Я злюсь на него, потому что наша семья превратилась в непонятно что и все винят в этом меня; из-за него я со всеми ссорюсь, а отец меня ненавидит. Я знаю, это ужасно, но я злюсь на Тайлера за само его существование, на вас с отцом – за то, что вы встретили друг друга; а сильнее всего я злюсь на себя – за то, что согласилась приехать к вам тем злосчастным летом.

– О, Иден, – тихонько шепчет Элла, подходит ко мне и осторожно обнимает.

Я дрожу, не в силах сдержать рыдания, чувствуя себя маленькой и жалкой. Мне девятнадцать лет, а я плачу на груди у мачехи из-за ее сына. Это странно и глупо, так не должно быть, но я не могу ничего изменить.

– Послушай, твой отец вовсе не ненавидит тебя, не надо так думать, – шепчет она, легонько поглаживая мою спину. Как ни странно, меня это успокаивает.

– Ненавидит, – булькаю я, отступая на шаг от Эллы. – Он меня не выносит.

– Это неправда, просто… – Она осекается, не зная, что сказать, и обнимает меня за плечи. – Ты ведь знаешь, он никогда особо не любил Тайлера, а после того, как вы… Ему просто это не нравится…

– Между нами давно уже ничего нет, а он все не успокоится, – фыркаю я, размазывая по лицу слезы. Представляю, как я выгляжу.

– Ничего нет? – удивленно повторяет Элла. – А Тайлер об этом знает?

– Со вчерашнего дня.

Элла открывает рот, и тут из ее сумки раздается телефонная трель.

– Привет, я сейчас спущусь, – говорит она в трубку, а затем обращается ко мне: – Умойся и освежись, хорошо? За ужином поговорим. Я вернусь через пять минут.

Когда она уходит, я сажусь на кровать, чувствуя себя совершенно опустошенной. Ни слез, ни злости. Я сижу неподвижно, глаза блуждают по ковру, а в голове крутится одна-единственная мысль: я устала, смертельно устала. Устала от чувства вины, боли и одиночества.

Элла возвращается не через пять минут, а через пятнадцать, и мы больше не разговариваем. Я пришла в себя и успокоилась, только осталась какая-то неловкость. Мы с опаской поглядываем друг на дружку и молчим. Я переоделась и немножко подкрасилась, и мы выходим из номера, чтобы идти на ужин. Мужчины должны ждать нас в коридоре, однако их там нет. Элла начинает стучать в двери и кричать: «Э-эй, выходите!» Двери почти одновременно открываются, и наша четверка выходит. Я смотрю только на Тайлера.

Я не видела его со вчерашнего вечера, когда ушла домой. Вид у него безразличный, особенно когда он замечает мой взгляд. По дороге к лифтам Элла с отцом обсуждают, где лучше поужинать. Мы с Тайлером идем сзади, в метре друг от друга, а мне почему-то хочется, чтобы он подошел поближе. Странно.

– Как поездка?

Он смотрит на меня исподлобья, видно, не ожидал, что я заговорю первой. В конце концов, он мой сводный брат, и я должна с ним общаться.

– Нормально.

– Тебе повезло, что ты ехал один, – говорю я ему, следя краешком глаза за отцом: ему бы не понравилось, что мы разговариваем.

– Надо было ехать со мной, – выпаливает Тайлер, тут же прикусывает нижнюю губу и добавляет: – Извини, не подумал.

В лифте никто не произносит ни слова. Отец сверлит меня подозрительным взглядом; в его присутствии я всегда чувствую себя виноватой, даже если не сделала ничего плохого. Когда двери открываются, он хмурится и отводит глаза. Элла с отцом не придумали ничего лучше «Доусона», стейк-хауса при отеле. Тайлер молча вздыхает – он уже несколько лет не ест мяса. Хоть мы и пришли в полвосьмого вечера в пятницу без предварительного резервирования, нам все же выделяют столик в дальнем углу зала. Не надо смотреть в меню, чтобы понять: цены здесь – грабительские. В ресторане царит уютный полумрак. Все чрезвычайно изысканно и элегантно, и мне начинает казаться, что я слишком просто одета. Мы изучаем меню и делаем заказы, как самая обычная семья.

А потом снова замолкаем. Отец барабанит пальцами по столу. Джейми вертит в руках нож. Чейз достает телефон и втихаря играет в игру под столом. Тайлер сидит напротив меня, и я вижу, что он рассматривает свои руки, сложенные на коленях, сплетая и расплетая пальцы. Только мы с Эллой смотрим на остальных, и она качает головой, как бы говоря: «Нет, ну ты такое видела?» Я пожимаю плечами. Я еще и не такое видела.

– Убери телефон, – говорит Элла Чейзу, и уже по ее тону, резкому и отрывистому, все понимают, что она хочет что-то сказать. Все поворачиваются к ней и ждут, точно так же, как вчера.

– Давайте поговорим, – изрекает она.

Может, она решила порвать с нами? У меня к горлу подступает тошнота, такие слова ассоциируются у меня с разрывом. Джейми, издав тоскливый стон, кладет нож на стол, отклоняется назад и складывает руки на груди.

– Здесь? – удивленно хмурится отец и оглядывает зал. Люди вокруг непринужденно болтают, смеются, наслаждаются общением.

– Да, здесь, – отвечает Элла. – Надеюсь, никому из вас не придет в голову устраивать сцены в общественном месте.

И вопросительно поднимает бровь. Не зря моя мачеха работает адвокатом – умеет выработать стратегию. Только сегодня она вынуждена заниматься не урегулированием чьих-то гражданских споров, а устранением напряженности в собственной семье.

– А о чем говорить? – с вызовом спрашивает отец.

Такое впечатление, что он специально выводит ее из себя. Он не может не понимать, что нам есть о чем говорить. Элла делает вид, что не слышит.

– Кто хочет быть первым?

Она кладет сомкнутые руки на стол и оглядывает всех по очереди.

Все молчат. Тайлер опускает голову, отец хмурится. Джейми тянется к своему стакану и отпивает несколько глотков. Чейз смотрит на меня; я не понимаю его и перевожу взгляд на Эллу.

– Иден?

Я не хочу быть первой. Я вообще не хочу разговаривать, поэтому лишь мотаю головой и мысленно прошу ее оставить меня в покое. Она прижимает руку к глазам и вздыхает: