Книга Олимп иллюзий, страница 8 – Андрей Бычков

Накачиваясь алкоголем, Роман вновь обретал свое «я», и прошлое возвращалось ослепительно неоновой лампой.

Ты ходишь босиком, а я в ботинках, ты ешь сырых слизней с кустов дрока, а я варю вермишелевый суп, но мы оба поднимаемся на одну вершину, и кратер все ближе. Разрозненные, фрагментарные, разбитые на куски мы сможем снова переплавиться в единое неизвестное целое на дне вулкана… Помнишь, как мы дрались на Арбате? Буряты пытались прорваться на второй этаж, а мы били с верхних ступенек. Ногами с верхних бить хорошо – и быстро, и вскидывать высоко не надо. Легко попадаешь в лицо, и буряты приятно отрываются от поручней и – в своих черных лакированных ботинках – вращаются по ступенькам вниз. На втором этаже у тебя был старый черный рояль, и ты захерачивал «Brain Salad Surgery», перевернутую музыку, как в этом баре с черной неоновой лампой напротив, где все сдвинуто, где все набирается из начал, как на ткацком станке, короткими и длинными иглами, и вырастает блестящая и сверкающая пирамида, как она растет и рассыпается, как тысяча солнц, а может, я что-то путаю, Хренаро, и это был не «Brain Salad Surgery»? В нигде, в черном кафе, на черном стуле я вспоминаю те времена с золотой болью. Ты называл меня «дон Мудон», а я называл тебя «дон Хренаро». Просыпайся, я вызываю тебя из эфиров, алло, это солнце? Из камня, стали и стекла снова выстраивается пирамида, где учат считать, читать и писать.

Мы познакомились с тобой в Университете, а если точнее – в спортзале, а с твоей сестрой я познакомился уже потом. Ты крутил «солнце», твои руки были привязаны к оси, о, икарид, ты не должен был оторваться, этот гимнастический спартанский снаряд назывался перекладина. Надо иметь трезвую голову, чтобы все это описать – как наматываются на запястья эластичные бинты, как погружаются в магнезию ладони, пыль, белый порошок, скользящий по коже, это коровки с соседнего, филологического – эти Машки, Глашки и тэ пэ – жадно жуют слова, ибо им нужны наши пенисы, а не фаллосы, они же хотят спасти мир и их декана зовут Господин Матриарх, он знаток железнодорожных правил романа, и его лекции спасают новобрачных, которые женятся не по расчету, да, Док? А мы с доном Хренаро убиваемся из-за любви. Послушай, Хренаро, твой друг Роман, названный тобою же доном Мудоном, хочет тебя наконец найти, ты слышишь? И сейчас в этом черном, черном кафе с этой яркой, яркой лампой, он уже ищет тебя, как ты легко подходишь к перекладине и как легко подпрыгиваешь, и вот уже – кач, кач – пошел ногами вверх по дуге, оранжевые чешки на босу ногу, горизонталь слева, горизонталь справа, и ты смотришь только на ось, только на солнечную ось, как она сияет и светится, и как ты вращаешься – возвращаешься вокруг солнца; ты смотришь на перекладину, чтобы не закружилась голова, а я бью в свой золотой бидон, распугивая коровок, провозглашая, что смерть хомо сапиенса не так уж и важна, потому что хомо сапиенс дерьмо, а не венец вселенной (как, между прочим, утверждал Матриарх), а я говорю вам – хомо сапиенс хуже дерева и камня, никчемнее бездомного пса и гаже дождевого червя, вот почему надо чаще думать о мести оленя, о кале орла, об убийстве, самоубийстве и нерождении, ибо зачем же хомо сапиенс понаделал из волков собак, чтобы преданно в глаза его смотрели, чтобы ладони его лизали и ели с ладоней его, и чтобы были благодарны и терпели и ссали только на улицах, да? и если, блять, захотят утопиться или повеситься, то нельзя? так вот хуй тебе, хомо сапиенс, и пусть же собаки ссут в твоем доме, в твоем коттедже, где хотят, и срут, где хотят – в коридорах твоих и кабинетах, в гостиных и на кухнях, на мониторах и на системных блоках, и на мобильных, потому что ты во всем виноват, хомо сапиенс, ты хотел семейного счастья, так получай по полной, давайте, собаки, добавьте семейного счастья хомо сапиенсу, пусть искрится радужная струя, ты хотел справедливости и чести? давайте, собаки, добавьте хомо сапиенсу справедливости и чести; а, ну да, хомо сапиенс хотел добра; получай же, навалом и добра, свежего и дымящегося – целую башню; прости Док, я не знаю, за что я тебя так ненавижу, наверное, потому, что ты это тоже я… Спрыгнуть с перекладины, какой классный спортзал напротив памятника Ломоносову, который любил ломать носы, вот идет, к примеру, какой-нибудь Господин Матриарх…

– А Ломоносов бац ему по носу!

– Хм, дон Мудон, неплохо, неплохо. Я рад, что я с тобой познакомился.

– И я тоже рад, дон Хренаро.

– А как тебя, кстати, зовут?

– Меня зовут дон Мудон. А тебя?

– А меня зовут дон Хренаро.

– Дон Хренаро, я рад, что я с тобой познакомился.

– Дон Мудон, и я тоже очень, очень рад!

Доставить в горизонтальное и в горизонтальное положить, вдвинуть в бесконечно богатый фон, как Ван Гога, ведь речь об изоляции на синем, не писать видимое, а писать невидимое, как говорил Пауль Клее, мы просто разбились на мотоцикле, и у Дона Хренаро оторвалась голова, и она отлетела на Венеру, никто никого не убивал, тело было выброшено ударом вылетевшего из-за поворота КРАЗа на Северный полюс, где ось, да, где ось, или наоборот, я не помню, ах, ну да, Беатриче…

Роман проснулся, принял холодный душ. В виске за окном трезво стучала гидравлическая помпа. Забивали сваи новой жизни. Асфальтировали клумбу, и, как на кладбище, сажали асфальтовые цветы.

– Ты готов, Роман?

– Кто говорит?

– Док.

– Перезвони, я принимаю душ.

– Ты вылетаешь послезавтра.

– А ты разве не послезавтра?

– Роман, прости, но… но все так складывается, что я не смогу к тебе присоединиться, и тебе придется лететь одному.

– Я тебя не понимаю. Что случилось?

Пауза длилась и разрасталась. Док молчал. Как между белыми и черными клавишами разворачивался стяг «Brain Salad Surgery». Роман мучительно ждал. Но Док все молчал.

– Беатриче? – не выдержал, наконец, Роман.

Лучше не спрашивать, в конце концов, ты же не такое дерьмо, чтобы спрашивать, ты знал эту историю с самого начала, вот в чем весь смысл, но, попробуй, разберись, как все начинается, и кто и в чем виноват, и где причины опережающих их следствий.

– Тебе придется лететь одному, – глухо повторил Док. – Деньги на путешествие я дам, как обещал. И я уже забронировал тебе гостиницу. Но запомни, ты должен найти дона Хренаро.

– Док, ты и вправду веришь, что мы не разбились на мотоцикле?

– Я… не знаю.

– Зато ты знаешь, что такое теплоход ВТ, – горько усмехнулся Роман.

– Перестань.

– А какая разница?

– Роман, ты же знаешь…

– Прости, Док… Я просто собачье дерьмо.

– Не говори так.

– Вот почему я должен лететь один.

– Просто все так складывается.

– Док, только честно. Скажи честно, ты ее… любишь?

Тень крыла уже покрывала пространство, бескрайние леса и поля, и узкие, как вены на запястье, реки, они блестели – реки, и прорезали. Когда смотришь через стекло вниз, реки блестят.