Онлайн книга «Дорога на эшафот»
Вот только с бывшим своим любимцем и распорядителем в делах многих, кучером Никитой, вдовая графиня обошлась с неприсущей для ее чуткой натуры строгостью. За его совратительские поступки и полный отказ жениться на крещеной калмычке она хотела поначалу просто выпороть его и вернуть к сельской жизни в одной их своих многочисленных деревенек. Но потом, подумав хорошенько, сообразила, что девки не только близ нее водятся, но во всех ее деревнях-селениях имеются. А при Никитиной вольности и редких кобелиных способностях ни одной из них уберечься не удастся. Грехи те потом на ее хозяйскую головушку вернутся. Тут свои собственные дай Бог отмолить, с души снять, а чужие и вовсе ни к чему окажутся. Да и не хотелось отпускать сноровистого и головастого кучера от себя. Потому решилась оставить Никиту до поры осознания им пагубности дел творимых, для чего повелела посадить его в мучной погреб на цепь до полного исправления. А чтобы лишить охальника мужской силы и пагубы сладострастия как мысленного, так и телесного, кормить его хлебами, в церкви освященными, и во двор не выводить. Лишь в банный день допускать с остальными мужиками к помывке, и то цепь с него не снимать, а к лавке ее закреплять во избежание побега и прочего греховного умысла. Никита, сидя на цепи в мучном погребке, поначалу хорохорился, зная отходчивость графини в делах, судеб людских касающихся. Ждал: простит, велит выпустить. Мыслил в ноги хозяйские пасть, повиниться, как то не раз бывало… Девки от него никуда не денутся, наверстает упущенное, а калмычке Ульке такою козу подстроит – навек запомнит. Но время шло – неделя за неделей, месяц за месяцем, а никуда его не звали. Он уж и выл, и кричал, и молился громко, и просился к Причастию допустить, даже повеситься на цепи хотел, но лишь шею исцарапал. Люди про него словно забыли. Аграфена Леонтьевна, пообещавшая в сердцах обвенчать их, обязана была слово свое графское держать нерушимо. Но с другой – ни один поп-батюшка не решится против воли жениха, а тем паче невесты, совершить противозаконный обряд. Потому и посажен был Никитка в мучной погреб в надежде на получение от него согласия, на что малую надежду Аграфена Леонтьевна питала. А потому, услышав от Степаниды, прошамкавшей ей просьбу Никитки с барыней свидеться, она с легкой душой дала свое полное согласие. Однако исхудавший бывший кучер, погромыхивая не снятой с ноги цепью, и близко не походил на раскаявшегося в своих грехах покорного сидельца. Он держал в руках непонятного вида шляпу и широко улыбался, словно прибыл с поздравлениями на честной праздник или именины близкого его сердцу родственника. – Что скажешь, Никитушка? – первой подала голос графиня, как и положено делать это первому среди прочих лицу. – Согласен под венец пойти, с кем укажу, али иное что в башке у тебя? Отвечай, коль тебя хозяйка спрашивает! – придала она голосу своему властность и силу, чего, как уловил хорошо знавший хозяйские повадки и манеры Никита, прежде за ней не водилось. Никита тут же сообразил, что вести себя следует в почин ее стараниям показать себя самодержавной вершительницей судеб дворовых своих, и рухнул на колени, прикрыв голову обеими руками, заголосив на весь дом: – Не вели на смерть идтить, государыня ты наша несравненная, супротив Божьей воли. Лучше отошли меня в дальний монастырек, где буду Бога молить о здравии и доброте вашей. Никак не можно жениться мне на девке той, что меня лютой злобой ненавидит… – Так заслужил, потому и ненавидит. – Заслужил, государыня, заслужил всемерно, бес попутал, не знал, куды силушку свою мужескую испустить, потому напасть этакая и приключилась… – Давно бы так. Каешься, вот оно и ладно. Ладно, поглядим, чего еще выкинешь, а пока с цепи спущу тебя. Не зверь, поди… Аграфена Леонтьевна перевела дыхание и огляделась вокруг, довольная собой и своим мудрым решением. Ей и впрямь было жалко бывшего кучера, и она даже слегка винила себя, что не подыскала раньше ему добрую невесту, при которой он и вел бы себя тихо и пристойно. Сейчас же надо определить его к делу и строго приглядывать, не проявит ли он вновь свои дурные наклонности, в исход которых из дум и помыслов Никиткиных графиня, будучи женщиной здравой, нисколечко не верила. – Как жить дальше думаешь? – спросила она его. – Сказал уже, согласный в монастырь пойти, рясу надеть, коль прикажете, – торопливо ответил Никита, преданно глядя в глаза хозяйки. – Да кто ж тебя, грешника и совратителя, туда пустит? Туда на послушание смирных да тихих берут. Настоятель любой, только глянет в глазища твои пакостные, так все в них и увидит, и погонит тебя поганой метлой куда подале. Да и мне ни к чему терять работника доброго… Ежели бы не выкрутасы твои, – добавила, – так бы и служил дальше при мне… Никита ухватился за спасительное хозяйское слово и, подняв голову, обратил внимание на произошедшие с вдовой фельдмаршальской изменения. Та словно расцвела после смерти мужа и, хотя красавицей ее в пятьдесят с небольшим назвать было никак нельзя, но живость взгляда и посадка головы, сведенные бантиком губы говорили о многом. «Вот ведь как бабы меняются! – мелькнуло у него в голове. – Кто бы мог подумать…» Но вслух он сказал другое, чего ждала от него графиня: – Про монастырек это я от отчаянья сказанул. А ежели ваше сиятельство не прогонят меня, то служить буду лучше прежнего, по совести… – По совести, говоришь? – ответила Аграфена Леонтьевна в раздумье. – Погляжу, погляжу… А что за шапка чудная в руках у тебя? Раньше я ее не видывала. Где взял этакую? – Сам сшил, – ответил Никита и рассказал о своей охотничьей удаче в войне с мышиным отродьем. Услышав его рассказ, как он ловил мышей, барыня рассмеялась, да так громко, что сенные девушки слегка приоткрыли дверь в хозяйскую комнату и в щелку стали с интересом наблюдать, что происходит в барских покоях. Насмеявшись вдоволь, графиня повелела: – Оставляю тебя при себе. Но не кучером, а сменишь старого Фролыча, что при воротах на карауле находится. Там и на глазах будешь, и пользу принесешь. Смотри зорко, чтобы ничего у меня со двора не пропало, а то нынче времена настали смурные. С Никиты сняли цепь, и он занял место у входных ворот, блаженствуя на весеннем солнышке и надеясь, что дальше жизнь его пойдет глаже и на цепь он уже больше не попадет. А девки – они от него никуда не денутся, и с ними он еще разберется… 7 После встречи с калмычкой Улей Санька собирался отправиться на поиски дома Апраксиных на следующий день, однако вынужден был отложить свой поход по некоторым деликатным обстоятельствам. Думая о предстоящей встрече весь вечер и большую часть ночи, он признался самому себе, что идти собирался не только за целебными кореньями. Это будет первое в его жизни свидание! От подобной мысли его бросало в жар и одолевали всяческие мысли о новой его знакомой. «Ну и что с того, пусть не русская, зато как она на меня глянула! Понятно, понравился… – рассуждал он насчет своей недавней знакомицы. – У Василия Яковлевича женка и вовсе то ли немка, то ли еще кто там… Зато сынок его чистым русаком будет. И вся беда. А Улька чем хуже? Главное, чтоб работящей да послушной оказалась, а там все сладится…» |