Книга Жили два друга, страница 64 – Геннадий Семенихин

Демина обдало запахом духов и спирта. Едва отошел Ветлугин, его кольнули усы Чичико Белашвили. И уже потом, не стыдясь посторонних, прильнула к нему Зарема. Однополчане присели на стулья, и опять наступила пауза. Демин, с восторгом рассматривавший сверкающий орден, отложил коробочку в сторону и тихо попросил:

– Товарищ командир, а нельзя ли меня назад, в полк? Я бы там тихо-тихо в санчасти долечился, все бы предписания медицинские выполнял. Я же в основном ничего… Если бы вы знали, как в полк хочется. Я-то прекрасно понимаю, что о летной работе рано пока говорить. Но вы могли бы меня держать оперативным дежурным, помощником руководителя полетами. Кем угодно, хоть писарем, лишь бы в полк. А?

Ветлугин и Чичико Белашвили печально переглянулись.

– Ты, что ли, начнешь? – спросил командир полка.

Чичико, волнуясь, достал платок, для чего-то вытер совершенно сухой лоб.

– Понимаешь, генацвале, как бы это сказать тебе получше. Ты мне давно, понимаешь, друг. После войны приезжай в Кахетию, будем с тобой вино пить, какое захочешь, песни петь, каких, кроме Грузии, нигде не услышишь. Какой там ты мне друг. Ты мне брат. И хоть я тебя иногда бранил, ты, генацвале, прекрасно знаешь, что это было любя и в наших общих интересах…

– Подожди, – беспощадно прервал поток его красноречия командир полка, – сейчас не время начинать с Людовика Четырнадцатого. Покороче надо. Ты, Демин, человек с завидной нервной системой, и я тебе сейчас сугубо по-мужски, напрямик. – Однако и он тревожно осмотрелся по сторонам, приподнял плечи от невольного вздоха. – Уж и не знаю, с чего начинать, Николай. Одним словом, завтра наш полк покидает насиженное гнездо и перебазируется южнее. Нам уже определена первая цель: отрезок автострады Берлин – Коттбус. Вес экипажи уже переводятся в готовность номер один и, когда мы вернемся, будут ожидать красной ракеты.

– А я? – жалобно протянул Демин.

Ветлугин положил ему на плечо руку.

– Прости меня, Коля. Прежде чем появиться у тебя, мы заходили к подполковнику Дранко. У тебя не все гладко, Коля.

Демин недоверчиво приподнялся в постели.

– Но ведь операция прошла успешно.

– В том смысле, что из тебя благополучно вынули семнадцать осколков. Хуже другое.

– Зрение?

– Ты угадал, Коля. Дранко считает, что спасти твое зрение может незамедлительная операция, но это не по его линии. Нужен опытный хирург-окулист. Драчко назвал три фамилии. Каждая на весь мир известна. Одно из этих светил в Москве, другое – в Одессе, третье – в северном городе с миллионным населением. Этот третий – однокашник самого Дранко. Вот ему подполковник и берется написать, чтобы тебя приняли чин по чину. – Ветлугин замолчал, посмотрел на собеседника.

– Дальше, – потребовал Николай, – бейте сразу, В прятки играть не привык.

– Кто же тебя собирается бить? Тебя, героя Великой Отечественной.

– А если без пафоса?

– Я считаю, что раньше, чем через пару месяцев, тебя не выпишут.

– И на Берлин мне летать не придется?

– Да, Николай.

– Так… – Он долго и напряженно молчал. Обветренные, обкусанные губы сжались. Он глотал подступивший, стиснувший дыхание комок и не мог проглотить. Он думал сейчас не о себе, а об этих людях, приехавших с боевого аэродрома, чтобы на всю жизнь с ним проститься. Мог ли он на них роптать? Он провел с ними долгие месяцы войны, делил опасности на земле и в воздухе. Он был связан с ними одной незримой нитью, и эта нить теперь обрывалась.

– Ты свое сделал, Коля, и сделал отлично, не хуже меня или вот его, Чичико Белашвили. Так, Чичико?

Грузин замотал лобастой головой.

– Слушай, какое может быть сомнение. Ва! Конечно, так.

– А на Берлин… на Берлин мы за тебя слетаем, Коля. И на стене рейхстага за тебя распишемся.

– Словом, все будет как у тебя в песне, – перебил Ветлугина Чичико и тихонько напел:

– Я эту песню перед первой штурмовкой Берлина всему летному составу прикажу исполнить, – тряхнул головой Ветлугин.

– Почему только летному, командир? – запротестовал Чичико. – И техническому прикажите.

Демин закрыл веко, потому что она все-таки пробилась, эта проклятая незапланированная слеза.

Ветлугин встал, с подчеркнутым вниманием посмотрел на часы. Ему теперь было легче договаривать все остальное.

– Зарема поедет с тобой. Ваши чемоданы мы оставили в холле. И еще один. Там всякие отрезы: и мужские, и женские. Кто его знает, если вдруг тебя уволят в запас, то на первых порах вам с ней будет не так уж легко. А с нашей помощью вы как-нибудь сумеете и обшиться и обуться:

– Вот еще! – забунтовал Демин. – Не буду я носить фрицевское. Да вы в уме?

– В уме, Коля, – мягко улыбнулся Ветлугин. – Мы тебе дарим не какие-нибудь обноски, а самое новенькое из запасов немецкой легкой промышленности, а она не самая последняя в Европе, ты это должен помнить еще по учебникам седьмого класса.

– И помню, – улыбнулся летчик. – От экономического потенциала никуда не уйдешь.

– Вот мы и попытались создать вам с Заремой небольшой экономический потенциал, – кивнул командир полка на чемодан.

Демин все еще молчал; затем натужно проговорил:

– Спасибо, друзья, верю, что вы не забудете Кольку Демина…

– В городе, куда тебя отправляют на операцию и лечение, военкомом работает полковник Деньдобрый, мой друг…

– Я не привык с полковниками общаться, – буркнул Демин, – привык на равных.

– Не ниже маршала, – кольнул Ветлугин, и Демин умолк. – Слушай меня дальше, – продолжал подполковник. – Так или иначе, но, если тебя, не дай бог, спишут, тебе не миновать военкома. Так вот. Передав ему этот пакет, ты можешь рассчитывать на повышенное внимание с его стороны.

– А вы уверены, что этот Деньдобрый вас не забыл?

– Уверен, – отрезал Ветлугин. – А теперь извини, наше время, как говорится, истекло. Прощай, дружище.

Одного тебе счастья в нашей нелегкой жизни. И еще помни, что полк тебя никогда не забудет.

– Отпеваете? – криво усмехнулся Николай.

– Я не поп, – строго заметил Ветлугин. – А слова эти говорю не только от своего имени. Полк тебя не забудет. – Он встал у изголовья на колено и поцеловал Демина в лоб, словно целовал знамя. Потом приблизился к Магомедовой, обнял и ее.

– Гляди за ним… многое теперь и от тебя зависит, – сказал он полушепотом.

– Я понимаю, – таким же полушепотом откликнулась и она. – Будет исполнено, товарищ командир.