Онлайн книга «Девушки сирени»
|
После уроков дети бросились к родителям. – Не бегать! – крикнула Джинда, командир отряда Халины. Мою дочку сложно было не заметить в толпе – у нее были золотистые, как у мамы, волосы, и она была на ладошку выше других детей в классе. Халину оставили на второй год из-за того, что она не выучила таблицу умножения, так что в десять лет она была на год старше своих одноклассников. Я не могла налюбоваться на дочь, она для меня – дар Божий за все, что пришлось пережить. Дети здоровались с родителями. Халина пожала мне руку и формально поцеловала в щеку. Даже после проведенного в этом мрачном месте дня от нее приятно пахло мылом и свежестью. – Мама, добрый вечер, – поздоровалась Халина. Товарищ Джинда с улыбкой отметила, что все дети на месте, и пошла собирать следующий класс. – А настоящий поцелуй для мамы? – попросила я. Халина взяла меня за руку: – Ты же знаешь, по-настоящему не разрешается. Мы пошли к выходу, а я подумала: «Какая же она стала серьезная!» – И как прошел день самой чудесной дочки на свете? – Я не чудеснее других. – А как тихий час? Сегодня лучше? В детском центре детей приучали есть, спать и даже ходить в туалет по часам. – Я просто притворилась, будто сплю. К пятидесятым годам в стране правила плохо замаскированная марионетка Москвы – Польская объединенная рабочая партия, или ПОРП. Сталин уже умер, но его методы правления никуда не делись. В Ялте он обещал союзникам, что в Восточной Европе пройдут свободные выборы и воцарится демократия, но вместо этого установил в каждой стране коммунистическое правительство, и Польша не была исключением. В результате мы получили пародию на выборы, никаких независимых партий и никакой критики партии. Вся политика основывалась на коллективных потребностях. Меня перевели в новую больницу медсестрой в отделение травматологии, а Петрик работал полную неделю на фабрике под Люблином. – Я поговорю с твоей учительницей, – решила я. – Она должна проследить за тем, чтобы ты днем спала. Ребенку, который встает в пять утра и только в семь вечера его забирают из школы, нужен полноценный отдых в течение дня. – Мама, не надо. Я не маленькая. А если ты пожалуешься, товарищ Джинда в обед снова поставит меня в конец очереди. И вообще, мне так нравится. Вместо того чтобы спать, я могу придумывать, что буду рисовать на выходных. У меня ногу закололо, пока я поспевала за дочкой вдоль очереди за бесплатным питанием. – Халина, но у нас нет красок. – Зато есть кисточки бабушки. – Как у тебя с математикой? – Товарищ Джинда сделала карточки-подсказки. Я, наверное, в детской группе по математике просижу, пока не стану взрослой, как ты. Ненавижу таблицу умножения. – Я – медсестра и без математики мне не обойтись. – Марта обещала подарить краски на день рождения. – А когда распределительные экзамены? – Не знаю. Халина подобрала веточку и на ходу рисовала полоски на земле. – Товарищ Джинда разрешила тебе участвовать в команде синих? – Да. – Вот так легко и просто? – Ага. После того как я сказала ей, что нет никаких доказательств воскрешения Иисуса, она мне все разрешает. Я резко остановилась, даже икру больной ноги свело. – Кто тебе это сказал? Халина пожала плечами: – Не помню. Я для себя решила, что переговорю об этом с Джиндой. Тема религии в школе была под запретом. Мы на мессу-то ходили окольными путями, каждый поход в церковь – как черная метка. Да еще были люди, которым власти платили за доносы на тех, кто ходит в церковь. Детский центр был в двадцати минутах ходьбы от нашего дома. После рабочего дня нога всегда давала о себе знать, но мне еще повезло – многие медсестры получили жилье за городом и могли навещать своих детей только по выходным. А еще нам повезло, что папе удалось сохранить место на почте, и мы все остались в нашей люблинской квартире. Мы с Петриком и Халиной занимали старую спальню, Зузанна спала в своей старой кладовой, где как раз хватало места для кровати, а папа с Мартой – в комнате, которую он когда-то делил с мамой, но я старалась об этом не думать. Еще с порога нас встретил сдобный запах: Марта снова пекла «калачики» – любимое печенье Халины. – Бабуля! – крикнула дочь и побежала к Марте. Марта отвернулась от плиты и приняла ее в объятия: – Моя маленькая печенинка. – Ты купила мне краски? – Халина, выпрашивать подарки некрасиво! – одернула я дочь. – Все хорошо, она ведь еще ребенок. – Марта усадила Халину за стол с тарелкой абрикосовых «калачиков». – Она должна понимать. Я прошла по небольшому коридору в свою комнату, нога болела так, будто с каждым шагом в икру втыкали раскаленную кочергу. Моя старая кровать стояла у одной стены, а маленькая кровать Халины – напротив. В последнее время я все больше ночей спала с дочкой. Я не могла вспомнить, когда именно мы с Петриком стали спать раздельно. Петрик читал. Он еще не переоделся после возвращения. Его направили работать на фабрику по пошиву женской одежды в новом пригороде Люблина – Хеленове. У них там было свое училище, а еще строилось жилье, и мы встали в очередь на квартиру. Это может показаться странным, но мне нравилась роба Петрика. Комбинезоны удачно подчеркивали его широкие плечи и длинные ноги. – Что читаешь? – спросила я. Больше всего на свете в тот момент я хотела лечь на кровать и дать отдых ноге. Петрик не ответил. Книжка была обернута в коричневую бумагу, но я знала, что это «Доктор Живаго» – один из многих запрещенных в то время романов. Петрик соблюдал осторожность, после того как его друга Александра сослали за чтение эссе Г. Торо «О гражданском неповиновении». Я бросила сумку на кровать. – Как работа? – Сегодня забрали Сымбански. Прямо от станка. Не выполнил план. Он дал им бутылку водки, но его все равно забрали. – Нам нужно как можно лучше… – Третья мировая война – вот что нам нужно. Я сняла рабочую одежду и осталась в одной комбинации. Петрик говорил, что я в ней похожа на американскую актрису тридцатых годов Мирну Лой. – Халине надо подготовиться к экзамену по математике. Ты поможешь? Петрик не отрывал глаза от книги. – Не имеет значения, какие у нее оценки. Она все равно закончит, как и я, на конвейере. |