Онлайн книга «Рябиновый мед. Августина»
Окружающие чувствовали, что за этим молчанием стоит достоинство человека, много пережившего и хранившего свой опыт, как главное приобретение. Из Аси она превратилась в Августину — сильную, строгую, немного отстраненную. Августине было за тридцать, но она считала себя именно пожившим человеком. Странное это состояние. Чувствуешь себя одновременно старой и молодой. Сразу —. старой и молодой. В ней не было уже ни того здоровья, ни сил, какие она ощущала когда-то давно, в бытность своей первой службы в Буженинове. А сколько еще предстоит? С другой стороны, в ней жили все ее молодые, несбывшиеся желания. Грезилось и о богато обставленном доме, и о дорогой посуде, и о красивой одежде. Она сама удивлялась себе, как это все перипетии, столько раз обдававшие ее дыханием смерти, не истребили в ней этих детских претензий? О том, что она молода, напоминал ей сын. С ним нужно было играть, читать, разговаривать. Смотреть на мир его глазами и заново постигать — изменчивый и непредсказуемый. Нужно было приспособиться к этому миру. Найти в нем место для себя и для него. Выстоять. Они прошли по соборному мосту и повернули в сторону кладбища, туда, где белела среди берез Введенская церковь. — Мама, а папа был сильный? — Да, сынок. Очень сильный. — А у него шашка была? — Да. Конечно. — А где она? — Осталась в Средней Азии, — А почему? — Так положено. — У Буденного? — Может, и у Буденного. Владик удовлетворенно вздохнул и исподлобья взглянул на висящих на заборе ребятишек. Он вдруг почувствовал, что он-то гораздо значительнее их. Потому что его отец — герой Гражданской войны и сражался с неведомыми басмачами. Он не успел додумать свою важную мысль, как перед ним открылось кладбище. Здесь было очень интересно. Прохлада деревьев укрывала ухоженные аккуратные могилки. Прошли мимо мраморных купеческих могил с чугунными пухлыми ангелочками, попали в «мещанскую» часть, где могилки попроще, зашли «в гости к деду». Мать прибрала холмик, протерла тряпочкой крест и оградку. Над головами ударил колокол. Ему вторил другой. У одного голос густой, тяжелый, у другого — легкий, звонкий. С веток берез взлетели вороны. Колокола, перекликаясь, создавали мелодию. Мать поднялась. — В церковь пойдешь? — спросил сын, зная наперед весь ритуал. — Свечки поставлю за упокой. Хочешь со мной? Он отрицательно покрутил головой. — Я у папы приберу, Августина проводила сына. За широкой оградкой теперь было две могилы. Рядом с Алексеем лежала матушка Александра, пережившая сына всего на два года. Владик деловито отворил калитку, вошел в оградку, осмотрелся. — Ты иди, — сказал он матери. — Я траву буду рвать. Служба уже началась. В притворе, где пол был выложен старинными чугунными плитами, даже в такой жаркий летний день было прохладно. Впереди, близ икон, толпился народ. Августина увидела Машу с сыном. Маша самозабвенно молилась перед образом Спасителя, а Сережа, задрав голову, разглядывал фрески. Августина купила свечки и поставила у распятия, которое находилось здесь же, в притворе. В глубь храма она не пошла. Когда Августина вернулась, Владик уже покончил с сорняками на могилке отца, стоял возле бабушкиной и потирал локоть. — Ушибся? — Крапива шибко жжется, — доложил он. Крапива, густо разросшаяся за пределами ограды, перевесила свои вездесущие лапки и цепляла мальчика за голые локти. Только на первый взгляд листья крапивы такие пушистые и мягкие. Тут же на локтях вылезали красные пятна и нестерпимо чесались. — Сейчас мы это дело поправим. Мать помазала локти сына водой, достала рукавицы и занялась крапивой. Сама могилка была ухоженной. Конечно, Августина выбиралась сюда теперь не так часто, как Маша. С тех пор как устроилась в детский дом, времени не хватало. Теперь они с подругой и встречались-то больше здесь, на кладбище. Кончилась обедня, народ вышел из церкви и разошелся по кладбищу. Подошли Маша с Сережей. Подруги обнялись. Дети же, как всегда, поначалу вели себя немного стесненно, успели отвыкнуть друг от друга. Сережа был похож на мать — такое же немного робкое приветливое лицо, улыбка совсем Машина, только, пожалуй, лоб и брови — Митины. Но, чтобы сделать приятное подруге, Августина заметила: — Вылитый отец. Маша вздохнула. После литургии она всегда выглядела умиротворенной и светло-задумчивой. Она согласно кивнула. — А твой Владислав похож сразу на трех, знаешь? И нисколько на тебя! — Так уж и нисколько? — Вовсе! — подтвердила Маша, не без умиления глядя на круглолицего племянника. Она знала, что поцеловать себя тот не даст, и с чувством потрясла его крепкую ладошку. — Вот какой гриб-боровичок! Губы и глаза, безусловно, Алешины. И в то же время есть что-то Володино. Не находишь? Августина пожала плечами. Она замечала что-то такое, но ей хотелось, чтобы ее наблюдения подтвердила Маша. — Алешка ведь с Володей очень похожи, — продолжала Маша. — А вот фигура — Артемкина. И даже в повадке проглядывает что-то. — Вознесенский, — согласилась Августина. Подруги достали помин — сваренные вкрутую яйца, соль, хлеб с маслом. Поели. Прямо напротив Августины стоял просторный деревянный дом причта. Здесь жили кладбищенский батюшка с семьей и молодой псаломщик, женой которого была Арина, старшая дочь отца Федора. Та самая Ариша, вместе с которой Асе довелось пережить закобякинский кошмар — ночное вторжение банды, злосчастный молебен, кровь, слезы. И теперь, встречая Августину в городе, Ариша делала вид, что не узнает ее. А сегодня, когда они с Владиком проходили мимо крыльца кладбищенского дома, Арина демонстративно на ее «здрасьте» повернулась и захлопнула дверь. Теперь Августина сидела на низенькой лавочке как раз напротив окон Арины и видела, как за окном кто-то стоит и наблюдает. — За что она злится на меня? — спросила Машу. — Кто? — Твоя золовка. Вот, смотри, сейчас занавески задернет. Не успела Маша повернуть голову — ситцевые занавески в комнате задвинули. — Чушь какая-то. Что я ей сделала? — Инночка, не бери в голову. Ты же знаешь, как погиб отец Федор. Его расстреляли красные. — Но я-то здесь при чем? Алексей не принимал в этом участия. — Он был среди красноармейцев, участвовал в захвате банды. Разве не так? — Маша, но как можно теперь… — Хочешь, я поговорю с ней? — Не стоит. Думаю, ты уже говорила с ней на эту тему. Ведь так? |