Онлайн книга «Рябиновый мед. Августина»
Она рассуждала совсем как фрау Марта. Подруги не нашлись что возразить на это разумное замечание. На другой день вечером за чаем у Сычевых, когда все семейство собралось за столом и разговор шел совсем обычный, вышло неожиданное. Говорили о погоде, о предстоящих крещенских морозах и водосвятии. Вспомнили о том, что на Рождество нужно ждать церковный причт с иконой и по этому случаю необходимо заказать у Круглова особой рождественской ветчины, какую любит дьякон. Кстати, Богдан Аполлонович припомнил тот самый пожар двухгодичной давности и обратился к супруге: — Так ведь все-таки дом-то поповский тогда псаломщик поджег, каналья! — Но как же так, папа, ведь Юрьев сам пострадал от пожара? — немедленно встряла Анна, которой разрешалось участвовать во взрослых разговорах. — Думал, что это обстоятельство отведет от него подозрения. Его батюшка от службы отстранил за нерадение, а он, значит, решил таким образом отомстить. Сперва хотел было Вознесенского поджечь, ему сумасшедший пьяница помешал, застукал, когда тот паклю подкладывал. Тогда Юрьев решил дом причта подпалить, чтобы хоть дьякону досталось! — Как веревочке ни виться… — вспомнила фрау Марта русскую поговорку. — Вот именно! — подхватил Богдан Аполлонович. — Так намедни этого Юрьева взяли на воровстве. — Что на этот раз? — В деревенской церкви кадило украл, с позолотой. В скупку приволок. Ну а скупщик, наш человек, донес… Петер томился за столом. Он очень не любил, когда нельзя было поучаствовать в разговоре взрослых. Он уже несколько раз дернул Грету за косу и получил замечание от Фриды Карловны. Под столом он искал ногой ногу Аси, чтобы наступить, но перепутал с ногой maman, и вышел конфуз. Пришлось извиниться. Зато эта Анхен сидела по правую руку от папеньки и вовсю щебетала со взрослыми как большая! — А я вчера кое-чего видел, — склонив голову к самому столу, пропел свою ябеду наследник. Затем он хитро взглянул на папеньку и перевел взгляд на старшую сестрицу. Та окатила проказника столь испепеляющим взглядом, что он едва не подавился бубликом. Хозяин, обычно чуткий и внимательный к своему единственному сыну, немедленно повернул голову в сторону чада: — Ну-с, Петр Богданович, весьма и весьма интересно… — Я, папенька, вчера видал, как Анхен с Егором… Ася заметила, как у Эмили загорелись кончики ушей, словно это о ней, а не о сестре сейчас во всеуслышание объявят ужасное. — Как Анхен с Егором на горе… Фрау Марта повернула лицо и устремила свой вопрошающий взор на старшую дочь. — Ах, ах! — передразнила братца порозовевшая до самых волос Анна. — Мы свалились в снег с саней, а ты и рад! Она поднялась и, проходя мимо, больно ткнула в шею Петера ногтем. — Папенька, будет у нас вечер на Рождество или нет? — Анна дошла до окна, и когда повернулась, краска несколько поблекла на лице, оставшись пятнами лишь на шее. — Я хочу, чтобы в этот раз непременно был у нас, а то всегда у Карыгиных! Разговор горячо поддержала Эмили, которая тоже мечтала, чтобы у них собралась молодежь, а не та мелюзга, которую приглашали на елку для Греты и Петеньки. Начался горячий спор, и о Петькиной ябеде забыли. До поры. На Святки девочки уговорились гадать. Нужно было в полночь выйти на улицу и бросить валенок. Анна и Эмили спустились к Асе. Осенью няня Мариша вернулась в деревню, и теперь комната полностью принадлежала Асе. Сначала гадали на воске — лили горячий воск в миску с водой и долго разглядывали тень от полученного застывшего изображения. — Рыба? — Какая же это рыба? По-моему, волк. Глянь, пасть какая. — Вот у рыбы как раз и пасть. — Тогда это акула. А к чему акула? — Это неприятность. — Тогда я еще раз перелью. Асе выпала птица. Ясно прорисовывался шикарный высокий хвост, длинная шея и маленькая голова с хохолком. Но объяснить значение никто не мог. Анна считала, что птица — к путешествиям, а Эмили склонялась к тому, что непонятная птица с хвостом — к неприятности. — Нет, это птица счастья! — проявив настойчивость, завершила спор Ася. — И я ее сохраню. Она положила застывшую восковую фигурку в коробку из-под халвы и убрала в сундук. Спорить никто не стал — сейчас они как-никак находились на ее территории. Анне досталась груша, Эмили утверждала, что это чье-то лицо. — Ты у кого-нибудь такое лицо видела? Это харя, а не лицо! — возмутилась Анна. — Ну и что ж, что харя. — Нет, это груша. Августина, к чему груша? — К изобилию. На том и порешили. Эмили выпала лодка. Лодку крутили и так и эдак, ничего больше не выходило. — Я еще раз перелью. — Так нечестно. Ты уже переливала. — Ну и вы перелейте, кто ж вам мешает? В это время в коридоре раздались шаги. Анна резво подбежала к двери и прислушалась. Остановились у соседней двери, Ася уже догадалась, что это Егор вернулся из конюшни. Анна распахнула дверь: — Егор, зайди к нам! Ну, скорее же! Ася и Эмили переглянулись. Ася готова была поклясться, что Эмили подумала то же, что она. Анне все нипочем — втащила Егора в комнату, усадила на табурет и подвинула блюдце. — Вот мы сейчас тебе погадаем. Все про тебя узнаем, Егор! — Я лучше пойду, барышни. Егор смущался, Асе было жаль его. Большой и несколько неуклюжий от смущения, Егор был все же красив. Его светлые жесткие волосы вились надо лбом и ложились волной. И еще у Егора были густые длинные ресницы. Но он — конюх! Понимать Анну Ася отказывалась. И когда Эмили заявила, что здесь душно и притом пора уже во двор, Ася немедленно поддержала ее. — Вы идите, я вас догоню, — сказала Анна. Девочки вышли в морозную звездную ночь. Кое-где дымы поднимались из труб прямиком к звездам. Тьма и тишь стояла такая, что скрип снега под валенками оглушал. — А я рада, что Анхен не пошла с нами! — призналась Эмили. — Почему? — Хоть она мне и сестра, но иногда я просто устаю от нее! — по-взрослому вздохнула Эмили. — Что ей дался этот Егор? Не понимаю. Если маменька узнает… — Эмили, а тебе кто-нибудь нравится? — Да! — обернулась к ней Эмили и остановилась. Ее лицо в свете луны было особенно бледным, без того белые ресницы покрылись инеем на морозе. — Один наш кузен. Прошлым летом, когда мы гостили у тети Эльзы, он учил меня кататься на велосипеде… А тебе? Признание Эмили до самого нутра проняло Асю. Кузен, тетя Эльза, велосипед… Сами слова эти звучали волнующей музыкой из той самой жизни, из грез. Ей тоже захотелось сказать что-то такое… |