Книга Евпраксия, страница 24 – Александр Антонов

— Я приехал к тебе пот ому, что у государя есть необходимость послать с твоими сватами и меня. Суть в том, что императору нужны мир и дружба с великой Россией.

Маркграф Удои, который никогда не чтил Генриха IV, сказал:

— А с какой стати ты пойдёшь со мной? Иди сам по себе.

— Принести на Русь поклон от низложенного с трона и отлучённого от церкви императора?! Велика ли честь государю россов? К тому же я сам государь Штаденский и мне не нужны няньки.

— Полно, любезный друг, во всех землях Германии Генриха чтят императором, потому как корона при нём. А твоё самолюбие никто не пытается задеть.

Графиня Гедвига, которая сидела рядом с Удоном, видела, что он с каждым словом Деди всё больше становился пунцовым и руки его, лежащие на столе, сжимались в кулаки. Он не хотел, чтобы кто-то и даже сам маркграф Деди шёл с ним в Киев. С той поры, как саксонские князья поднялись против императора, маркграф Штаденский счёл своим долгом и делом чести встать на их сторону. Ему, как и многим вельможам Северной Германии, претила политика императора, который многие годы нёс в ряды благочестивых католиков раскол и смуту, воюя против папы римского.

— Ты лжив, как и твой император. Рудольфу Швабскому быть государем отныне! — уже кричал Удон.

Может быть, тому причиной было рейнское вино, но, когда бочонок, из которого слуга наливал кубки, опустел, два маркграфа были яростны и неукротимы. И сколько Гедвига ни пыталась их утихомирить, они ушли в покой Удона и гам свели счёты.

Теперь у графини Гедвиги были основания сказать, что с появлением Деди в Штадене её супруг был обречён. Когда тело покойного маркграфа Удона предали земле, в замке произошло событие, подтверждающее доводы Гедвиги. Один из конюхов графской конюшни рассказал, что он видел, как стременной маркграфа Деди подходил к сбруе Удона. Вначале никто не придал значения тому рассказу. И один из егерей даже заметил:

— Тому причиной дорогие украшения. Проверили бы, не сорвал ли стременной серебро?

Но и словам егеря никто не дал ходу. Однако конюх Фриц оказался дотошным. Он осмотрел уздечку, подпругу, шлею, в кои наряжали скакуна: серебро было на месте. Взялся за осмотр седла и увидел то, что заставило его удивиться. Из потника выглядывала булавка с дырочкой на острие, и в ней покоилось какое-то прозрачное и вязкое вещество. В кожаном крыле седла было проколото шилом отверстие, через которое булавка выходила наружу. Фриц соображал довольно туго, но всё-таки догадался, для чего стременной затаил булавку. Похоже, что она должна была уколоть маркграфа. Чтобы утвердиться в догадке, Фриц оседлал коня.

— Попробую-ка я прокачусь на нём. Тогда уж и скажу господам о чьей-то затее, — подбодрил он себя. В простоте душевной тугодумец счёл, что всё будет как в шутке: тебя укололи в мягкое место, ты подпрыгнул в седле и на землю — бац!

Фриц вывел коня из конюшни, поднялся в седло и шагом выехал с хозяйственного двора на площадь перед замком. Увидев там слуг, дворовых, крикнул им:

— Смотрите, что сейчас будет! — и ударил плетью коня.

Застоявшийся скакун привстал на дыбы и с места помчался галопом. Фриц громко вскрикнул и вылетел из седла на каменные плиты. К нему сбежались все, кто был на дворе замка, кто-то позвал графиню Гедвигу, она не замешкалась. И лишь только подошла к Фрицу, он с трудом произнёс несколько слов:

— Госпожа, в седле игла, и она меня уколола. — Его глаза расширились, он захрипел и испустил дух.

Случилось это вскоре же, как маркграф Генрих и сваты уехали в Киев. Графиня Гедвига позвала медика, и он определил, что игла покрыта смолкой сильного яда. Графиня пришла в замешательство. Всё говорило о том, что в смерти маркграфа Удона повинен император. Однако о причине преступления она не могла догадаться.

Графиня мучилась оттого, что оказалась одинокой и беззащитной. Она переживала за старшего сына. В её воображении возникали ужасные картины нападения императорских людей на Генриха, и ей не к кому было обратиться за помощью. Она побуждалась написать обо всём императрице Берте, но отказывалась от этого, зная, что у самой Берты жизнь несчастна. Так, затаившись от людей, от мира, и жила графиня в одиночестве, когда в замке вновь забушевали страсти. В последнюю ночь августа на рассвете в ворота замка раздался громкий и настойчивый стук.

— Кто там ломится? — спросил страж, сбрасывая предутреннюю дрёму.

— Янкель, открой! Это барон Саксон, — донёсся голос из-за ворот.

Старый страж узнал Саксона, открыл ворота, впустил его.

— Госпожа у себя? — спросил камер-юнкер.

— Дома, — ответил Янкель.

Саксон припал к шее коня и направил его к замку. Он держался в седле чудом, поводья выпали из рук. Он был ранен в бок, потерял много крови. Вечером, в суматохе, когда началась схватка россов с воинами императора, он сумел вырваться из кольца близ костра и побежал в глубь рощи, за ним бросился воин императора и почти достал его мечом. Саксон вынужден был защищаться, выхватил меч, повернулся. Удары мечом сошлись, но один из них оказался смертельный, а другой — лишь рассёк Саксону бок. Кое-как он добрался до коня, поднялся в седло, покинул рощу и помчался в замок Штаден. Он не знал замыслов императора, но догадался, что тот едет к Гедвиге со злым умыслом. Добравшись в полном изнеможении в замок, Саксон попросил разбудить графиню. Она пришла скоро, потому как не спала, спросила с трепетом в голосе:

— Жив ли мой Генрих? Что с ним? — А заметив кровь на одежде Саксона, графиня испугалась. - Господи, барон, ты ранен! — Крикнув камергера, она приказала ему принести мази, чистое полотно.

Саксон хотя и ослаб, но ещё держался. Ответил на вопросы графини:

— Госпожа, ваш сын жив и здоров. Он близко, он в замке у княгини Оды. — И Саксон рассказал, чему был очевидцем при возвращении в Германию.

— Чего же добивается император? — спросила Гедвига.

— Того не ведаю, государыня. — И Саксон подошёл к стене, оперся о неё. — Прости, государыня. — И он закрыл глаза.

Прибежали камергер, слуги. Они взяли Саксона под руки и повели в покой. Камергер спросил:

— Ваша светлость, какие будут распоряжения?

— Барон Якоб, тебе велю поднять воинов. Сотню поставь на стены. С полусотней поспеши навстречу барону Вольфу. Защити!

— Исполню, ваша светлость, как велено, — ответил камергер Якоб.

И вскоре в замке и в казармах, где располагались полторы сотни воинов маркграфа, всё пришло в движение. Ещё и рассвет не наступил, как полусотня воинов умчалась навстречу каравану. Многие лучники поднялись на стены, рыцари заняли место у ворот, дабы по первому сигналу распахнуть и вылететь конным строем на помощь товарищам. С рассветом и сама графиня поднялась на крепостную стену. Она была в шлеме и в латах. Близ неё над стеной взвилось родовое знамя маркграфов Штаденских, на котором лев убивал дракона.