Книга Скелеты, страница 57 – Максим Кабир

— Нина Аркадьевна, а что там ваша пропавшая девочка? Нашлась?

— Снежана? — Алпеталина махнула рукой. — Нашлась, голуба. Однокласснице написала, что жива-здорова. У парня очередного кутит.

— Рад, что обошлось.

«Не она, значит», — отметил он.

— Ну, ты наших пиитов не суди строго, — напутствовала Алпеталина.

В актовом зале шумел, раздавал приказы Мельченко. Андрей проскочил второй этаж и поднялся по железным ступенькам. На мостки, заставленные гипсовыми бюстами, оттуда — к чердаку. Из-за дверей тренькала электрогитара. Он постучал.

Репетиционная база всколыхнула воспоминания о юности. Дух рок-н-ролла, доброе привидение, подчинившее себе подростков. Его не изгонишь стариковскими заклинаниями.

— Тут репетирует лже-«Церемония»?

В комнатке находились четверо: Хитров, двое молодых парней и симпатичная невысокая шатенка. Она как раз накладывала грим на лицо светловолосого парня, маскировала синяк под глазом.

— Прошу любить и жаловать! — объявил Хитров. — Легендарный и культовый Ермаков, основатель «Церемонии».

Упитанный парень с тоннелями в ушах сыграл на гитаре приветственную мелодию. Андрей раскланялся.

— Познакомься. Наш гитарист Кеша.

— Салют, мужик, — последовал хлопок ладонями.

— А тот раненый боец — лучший басист Варшавцево, Паша, он же Паульс.

— Крутые тексты, — сказал светловолосый.

— И моя супруга, Лариса.

— Наслышана, — улыбнулась шатенка, откладывая тональный крем.

— Впечатлен, — произнес Андрей. — Винюсь, с детства пытался испортить вашего мужа, но потерпел фиаско.

— А вы правда пили с ним одеколон? — уточнила Лариса Хитрова.

— Дегустировали, — не покривил душой Андрей.

— И что, борщом закусывали?

— Так точно, борщецом-с.

— Гурманы!

Андрей поцеловал кисть Ларисы, и Хитров шутливо погрозил ему пальцем.

— А кто у вас тут поет-то?

— Платон. Опаздывает наш вокалист. А мы до концерта хотели пробежаться по песням.

— Он у нас на два фронта воюет, — сказал Кеша, — и певец, и на поэтические выступления записался.

— Ну, буду топить конкурента, — засмеялся Андрей.

Они поболтали непринужденно. Хитров, протискиваясь к усилителям, шепнул Андрею:

— Дело есть.

Андрей извинился перед Ларисой.

— Ничего, успеем наговориться, — сразу помрачнела она. Догадалась, о чем будут беседовать мужчины.

— Какая у тебя красавица-жена, — сказал Андрей на втором этаже.

— Сам, честно говоря, поражаюсь.

Они шагали мимо короткого холла с зеленой дверью в глубине.

— Это кабинет знахаря? Матая?

— Ага. А раньше он там принимал, — Хитров кивнул на облицованный плиткой коридор.

— В туалете, что ли?

— Закуток видишь? Позади того пианино дверь была, ее замуровали при ремонте. А за счет кабинета расширили актовый зал. Мне завхоз рассказала. Оттуда энергетика идет мощная. Клянусь.

— Да мне от всего вашего ДК не по себе.

Мимо шествовали среднего возраста женщины, оборачивались на Андрея, шушукались.

— Вот она, слава, — подколол Хитров.

Друзья вышли на улицу, свернули за угол.

— Ну, что стряслось?

— Да чего только не стряслось, Ермак. Я и в милиции был вчера, и дома у себя. Ну, там, где шевы.

— А поподробнее?

— Да прицепились ко мне двое, за патрульных себя выдавали. Требовали, чтобы я серьгу снял.

— Средневековье какое-то, — фыркнул Андрей.

— Угрожали… И так глупо все получилось. Я, идиот, на нервах, в милицию двинул, а у ментов, похоже, аврал, им не до гопников нынче. Тут Лара звонит. Дверь в квартире нашей взломали. Я — туда, там родители мои. Вещи не тронуты. Замок изнутри вскрыт. То, что было в квартире, оно наружу выбралось.

— Оно опасно, Толь, — Андрей стиснул зубами сигарету, прикурил, хмурясь. — Ночью моя шева напомнила о себе.

Он рассказал про костяное чудовище у дивана и про припадок Ники. Вынул из пальто Кокэси.

— Так сама Ника не в курсе? — Хитров вертел в руках куколку.

— Нет. Черт знает, почему я от нее утаил.

— Ты испугался?

— Спрашиваешь! Это… настолько чуждо разуму. С одной стороны, я сам выдумал его. Но с другой — разница колоссальная. Как между детской мазней и творением гениального безумца. Оно было по-настоящему страшным и враждебным.

— Потому что, — сказал Хитров, — оно — болезнь.

— Болезнь, да. Но болезнь, выросшая вне моего организма. Вот пример с той же мазней. В юности оно было размытой идеей, смутным образом, недосказанностью. А теперь оно сформулировано. Завершено. Оно обладает плотью, пускай и не совсем физической. Оно мыслит самостоятельно.

— И чего оно хочет?

— Вернуться в нас, в инкубатор. Наши болезни превратились в чудовищ благодаря этим жертвоприношениям. С каждой минутой они сильнее. И бог знает, что случится, когда сработает пятый ключ.

— Если еще не сработал, — проворчал Хитров.

Андрей присосался к фильтру.

— Лиля не дает им поработить нас. Уверен, шевы ее опасаются. Она здесь, она борется с ними. И те подсказки мы получали от нее.

— Но…

— Смотри. Змеи-шевы появились в кроватке Юли. Но говорила Юля голосом Лили Дереш. Кассеты ломала моя шева. А Лиля сложила из порванных обложек свое имя. Представилась. Она использовала спящую Нику, чтобы не позволить шеве проникнуть в меня. И эту куколку использовала как некий светлый символ. Символ самой же себя.

— А в финале, — угрюмо сказал Хитров, — появится матка, самая, мать ее, здоровенная шева.

— Давай сначала доживем до финала, — вздохнул Андрей. И покачал головой, когда друг протянул ему куколку. — Оставь себе пока. Не нравится мне быть пессимистом, но твоя шева может тебя искать.

У Хитрова дернулся кадык, щеки побледнели. Он сунул деревянную куклу в карман.

— А где Ника?

— У бабушки.

— Ты понимаешь, что до вчерашнего дня она была единственной, кто не посещал Матая? А теперь у нее тоже есть своя шева. Какой-нибудь гротескный урод, пытающийся заполучить ее тело?

Андрей подумал о журналисте, выстукивающем на компьютере повторяющуюся фразу. О полоумной певице, домогавшейся Хитрова. О повесившемся Коле Федорине.

Из-за угла вынырнул клетчатый господин, прервал их междусобойчик.