Книга Вечная жизнь, страница 64 – Фредерик Бегбедер

— А вдруг, если ты ее опубликуешь, конец изменится? Кому, как не тебе, знать, что литература способна победить время.

Аббат возложил на меня миссию. Именно этого я и хотел: не вечности, но занятия более полезного, чем ток-шоу. И тут я решил опубликовать повествование, которое вы держите в руках под названием (лживым) «Жизнь без конца».

— Отец, у меня остался один вопрос. Если Бог существует, зачем Он сделал меня атеистом?

— Чтобы твоя любовь была свободной.

— Он хотел проверить мою искренность? Бог так не уверен в себе, что нуждается только в спонтанной вере?

— А ты чего хотел? Бога-диктатора?

— Да. Думаю, я бы предпочел, чтобы Он внушал к себе уважение. Политически я — демократ, а с точки зрения веры — фашизоид. Моя жизнь сильно бы упростилась, подай Он ясный знак.

— А я, значит, не убедителен? «Слишком мягкая телятина»?

Аббат Жюльен перекрестился и исчез, похожий в своей черной сутане на Нео, главного героя «Матрицы». Я снова и снова нажимал на морфиновую помпу. Душа обрюзгла, но она у меня точно была.

Хочу умереть под Us and Them ^[367] Pink Floyd, всматриваясь в море в поисках зеленого луча солнца, погружающегося на ночь в волны, как красный светящийся диск фрисби ^[368] в вишневый джем.

Я согласен умереть в чьих-нибудь объятиях, потому что тогда ничего не почувствую, кроме раздавленных ягод клубники под босыми ступнями. Я буду громко разговаривать до самого конца. Скажу: «пойдем-ка приготовим себе перекусить», «ну ладно, так и быть», «спокойненько».

Я подумал о Леоноре, Роми, Лу, трех женщинах моей жизни, той, что разбила мне сердце, той, что присоединилась ко мне на жестком диске, малышке, которой мне очень не хватает… и ребенке, что скоро родится.

Я подумал об отце, матери и брате. О ком же еще думать, как не о тех, кто вас «сделал»?

Я подумал о друзьях, кузенах, племянницах и многочисленных семьях, составленных, пересоставленных, разрушенных, навязанных, подставленных, взорванных и взорвавшихся.

Я подумал о дочерях, которых любил, о женщинах, на которых женился, о тех, кто меня отвергал, и тех, кто обнимал — хотя бы на миг. Я не жалел ни об одном поцелуе: возможно, случайный флирт оставался лучшим воспоминанием.

Итак, я жил ради девочки в джинсовой куртке и конверсах и ее младшей сестры в золотых сандаликах, восторгающейся каждой улиткой. Они были основанием моей жизни, их нежные щечки касались моей щетины, и я воспарял. Они барахтались в волнах, хихикали, и я отвечал им счастливым смехом. Смысл моего существования — пахнущая увлажняющим кремом малышка и ее старшая сестра с голубым маникюром. Две упругие ноги в оранжевом горнолыжном комбинезоне и белая лебединая шея. Нужно было изо всех сил цепляться за их ушки, розовые и мягкие, как щупальца кальмара. Моя сперма создала больше красоты, чем вся моя работа за целую жизнь. Я выиграл в «Лото» — и не узнал об этом.

Странно, что, умирая, мы думаем только о других.

* * *

Я вернулся в «до» моего рождения, сбежал из настоящего. Никакая фраза не выразит бесконечность. Для написания окончательной книги пришлось бы сменить язык. Если бы нам пришлось расшифровать наш код ДНК из 3 миллиардов букв из расчета по 3000 символов на страницу, потребовались бы тысячи томов на тысячу страниц.

* * *

Крикни в Пиренеях — и услышишь себя два, три, четыре раза: гора, как гигантский попугай, повторит звук человеческого голоса, но мало-помалу эхо затихнет. Требуется кричать все громче, чтобы услышать «ответ», но, сколько ни вопи, звук отдаляется, как будто кто-то дразнится там, на другой стороне долины, ведь эхо всегда высмеивает человека, который его провоцирует. В детстве я быстро уставал от этой игры, горы глотали мои крики. Глупо надсаживаться ради пары-тройки ответных реплик. Тишина всегда одерживает победу.