Онлайн книга «Ловушка для птиц»
|
У Брагина неожиданно закололо сердце. Давненько этого не было, со времен последнего Катиного срыва, – и вот, пожалуйста. Он-то думал, что сердечная сумка крепка, как никогда, и способна переносить любые тяжести, да видно рано радовался. – Выходит, Филипп Ерский, несмотря на всю его гениальность, конченый подонок? Живодер? – Что? Гусельников выглядел так, как будто его только что вывели из гипнотического сна. – Вы ведь про него мне только что рассказали? Про Филиппа? Это ведь он сбил собаку? Не случайно, нарочно? А вы где были? Сидели рядом и слушали… Малера? – Нет. Вы не поняли. – Что тут понимать, – неожиданно разозлился Брагин. – На самом деле этого не было… Не было того случая с собакой. – Не было, ага. Гусельников – милый парень. Несмотря на известную громоздкость. В джунглях (настоящих, а не здешних, представленных ограниченным кругом растений) он ни за что бы не выжил. Слишком мягкий, слишком пухлый, похожий на медвежонка. Но не из тех, кого продают в дорогих магазинах игрушек, а дешевого, потертого; кочующего из одного – не слишком счастливого – детства в другое. Глаз куда-то подевался? Так мы вместо него пуговицу пришьем, всего делов-то. Но, вопреки этому (или благодаря – кто знает), он вызывает симпатию. И у Брагина вызывал – до последней минуты. Теперь же ему хочется чем-нибудь стукнуть Гусельникова по его дурацкой башке – да хоть бы и его дурацким альтом! Только хрен этот альт отберешь, – Гусельников вцепился в него так, как будто от этого инструмента зависит вся его жизнь. Может быть, так оно и есть. И даже скорее всего. – Знаете, как это называется, Петр? Клевета. – Почему клевета? – искренне удивился Гусельников. – Вы только что обвинили известного и популярного человека в отвратительных вещах. А теперь решили откатить назад. Нашлись ложечки, да? А осадок-то остался. Медвежонок выглядел потерянным. Грустным. Как будто заранее знал, что Брагину ничегошеньки втолковать невозможно, как бы медвежонок ни старался. – Вы меня не поняли. – Тогда постарайтесь еще раз. – Ну, хорошо. – Гусельников крепко зажмурил веки. – Не было того случая с собакой. Но я его не придумал… Нет, не так. Я бы не смог такое придумать, если бы однажды не заглянул в глаза Филиппу. Понимаете? – Нет. – Когда смотришь в глаза Филиппу… Ну, если у тебя хватает смелости смотреть в глаза Филиппу… То видишь именно это. Как он давит собаку на дороге. И больше ничего. – То есть это ваш досужий вымысел. – Считайте, как хотите. Вы просили рассказать о Ерском – вот я и рассказал. – А кому-нибудь еще рассказывали? – Нет. – Интересно, возникают ли у других похожие ассоциации? – Не знаю. Не обязательно похожие. У людей слишком разные страхи. – Значит, Филипп Ерский вызывает страх? – Напоминает о нем. Ты всегда должен быть начеку. Как-то так. Странные все-таки люди, музыканты. – Зато теперь можно расслабиться, да, Петя? – Брагин неожиданно подмигнул Гусельникову. – Теперь да, – абсолютно серьезно ответил тот. – А страхи у всех людей одинаковые. – Те, что лежат на поверхности, – да. А те, что глубоко запрятаны, – у каждого свои. – Медвежонок позволил себе легкую дозу философствования, ну надо же! – Как думаете, кто мог желать смерти Филиппу Ерскому? – Никто. Все. Тот, кто устал бояться. – Звучит чересчур э-э… эмпирически, нет? Другие мотивы исключаются? Более земные? Деньги, личностный или профессиональный конфликт? Зависть, месть? – Вы ведь следователь. Не я. Где-то в кармане Гусельникова звякнул телефон. Вытащив его, медвежонок мельком взглянул и экран и выдохнул. Как показалось Брагину – с облегчением. – Такси пришло. – Да. Еще один вопрос. – Такси пришло. Мне пора. Брагин вынул из нагрудного кармана фотографию Неизвестной из автобуса и протянул ее Гусельникову: – Видели когда-нибудь эту девушку? – Никогда, – ощупав снимок глазами, твердо сказал медвежонок. – Посмотрите внимательнее. – Я посмотрел. – Есть предположение, что она была знакома с Ерским. Возможно – близко. Она тоже скрипачка. – Это ничего не меняет. Я никогда не видел ее прежде. Потому что если бы увидел – не забыл. – Ну что ж, спасибо. Желаю вам удачи во Вроцлаве. Гусельников перекинул через руку чехол с костюмом, подхватил чемодан и направился к лестнице. И, проскочив один пролет, неожиданно остановился, повернулся ко все еще стоящему у фикусов Брагину и прокричал: – Я не знаю этой девушки. Но я знаю другую. Вера Протасова. Поговорите с ней. …Найти координаты Веры Протасовой, в прошлом – второй скрипки Губернаторского симфонического оркестра, оказалось несложно. И уже через час Брагин сидел в гостиной старой петербургской квартиры на Загородном проспекте. Как и полагается старым квартирам, она была сумрачной, слегка запущенной, заставленной множеством вещей – комодами, буфетами, ломберными и шахматными столиками, напольными вазами с сухостоем. С карнизов уныло свисали тяжелые концертные шторы – то ли бархат, то ли вельвет. Вера – хрупкая светловолосая молодая женщина в широком льняном платье, – казалась инородным телом среди всего этого антикварного великолепия. Ничто из здешних вещей никогда не принадлежало ей и не могло принадлежать. Кроме разве что небольшой пластиковой совы со встроенным в нее дисплеем – радионяни: Вериному сыну недавно исполнился год. Застенчиво улыбаясь, Вера сообщила, что, возможно, будет отвлекаться, но это не должно помешать беседе. Так они и сидели друг напротив друга за большим круглым столом: Брагин, Вера и сова между ними. Низко над столом висела большая лампа под бордовым (под цвет обоев) абажуром. Лампа не горела, и единственным источником света оставалось настенное бра позади женщины. Вот и получилось с самого начала, что Брагин с совой оказались достаточно ярко освещены, в то время как лицо Веры скрывала тень. Сове было все равно, а Сергей Валентинович то и дело прикидывал: случайна ли такая мизансцена, или Вера выстроила ее заранее, в преддверии разговора о Филиппе Ерском? Брагин не стал плохим гонцом – Протасова уже знала о гибели скрипача. – Не удивлены моему визиту? – поинтересовался следователь. – Нет. Удивилась бы, если бы вы не пришли. Это если бы Ерский был жив, никто бы обо мне и не вспомнил. – Имеете в виду прессу? |