Книга Бельканто, страница 63 – Энн Пэтчетт

– Только если сеньор не возражает! – предупредил он. – Не навязывайся ему. Гэн, спроси господина Хосокаву, может быть, он хочет сделать передышку и сыграть завтра?

Но господин Хосокава был не против играть с Ишмаэлем прямо сейчас, а тот уже успел удобно устроиться в теплом кресле командира Бенхамина. Он начал расставлять на доске фигуры.

– С чем пришли? – спросил Бенхамин Месснера.

– Да все с тем же. – Месснер полистал принесенные бумаги. Ультиматум от президента. Ультиматум от начальника полиции. – Они не уступят. Могу вам сказать со всей ответственностью, они сейчас еще меньше склонны к уступкам, чем раньше. Правительство вполне устраивает сложившееся положение. Люди начинают свыкаться с происходящим. Проходя мимо этого дома, они даже не останавливаются. – Пока Гэн переводил, переговорщик передал командиру новый список требований от военных. Бывали дни, когда они даже не удосуживались печатать его заново, просто делали копию старого и карандашом переправляли число.

– Ну хорошо, посмотрим, кто кого переупрямит. Мы можем ждать до бесконечности. Мы просто гении ожидания. – Бенхамин со скучающим видом просмотрел бумаги. Потом открыл маленький французский секретер и достал список требований террористов, который Гэн отпечатал ночью. – Передайте им это.

Месснер взял бумаги не глядя. Наверняка все то же самое. Их требования постепенно становились все безумнее: освобождение политических заключенных из других стран, людей, которых они даже не знали, раздача еды бедным, изменение избирательного законодательства. Последнее придумал Эктор, начитавшись юридических книг из библиотеки вице-президента. Не получив ничего, террористы, вместо того чтобы поумерить аппетиты, начинали требовать еще больше. Они неизменно сдабривали свои письма изрядной порцией угроз, обещали начать расстреливать заложников, однако все эти «угрозы», «условия» и «требования» уже стали для них своего рода риторическим приемом. Они значили не больше, чем те печати и штампы, которыми скрепляло свои бумаги правительство.

Господин Хосокава разрешил Ишмаэлю ходить первым. Мальчик начал с третьей пешки. Командир Бенхамин сел рядом, чтобы наблюдать за игрой.

– Нам надо об этом поговорить, – сказал Месснер.

– Не о чем тут говорить.

– По-моему… – начал Месснер. Его мучила совесть. Ему казалось, что, будь у него побольше мозгов, инцидент давно был бы исчерпан. – …Вам надо кое-что обдумать.

– Ш-ш-ш, – остановил его командир Бенхамин, приложив палец к губам. Он указал на доску: – Начинается.

Месснер прислонился к стене, охваченный внезапной усталостью. Ишмаэль передумал и убрал руку с пешки.

– Давайте я вас провожу, – предложила Роксана Месснеру.

– Что? – встрепенулся командир Бенхамин.

– Она сказала, что хочет проводить господина Месснера к двери, – перевел Гэн.

Но Бенхамин уже потерял интерес ко всему, что творилось за пределами шахматной доски. Ему хотелось знать, действительно ли мальчик научился играть.

– Расскажите, что они там собираются делать, – попросила Роксана, когда они спускались в холл. Гэн шел рядом, поэтому все трое говорили по-английски.

– Не имею ни малейшего понятия.

– Имеете наверняка! – настаивала Роксана.

Он посмотрел на нее – и вот уже в который раз удивился тому, какая же она маленькая. В тот вечер она запомнилась ему громадной и величественной. Но, стоя рядом с ним, она выглядела такой крошечной, что ее легко можно было спрятать под пальто, будь у Месснера пальто. Он мог бы просто прижать ее к себе и вывести из дома. В Женеве у него была замечательная шинель, доставшаяся от отца. Отец был крупнее Месснера, но тот все равно носил шинель – как из сентиментальных, так и из практических соображений. При ходьбе шинель красиво развевалась.

– Я всего лишь курьер, средство связи, – пояснил Месснер. – Я приношу бумаги, уношу бумаги, удостоверяюсь, что у вас хватает масла для бутербродов. Меня ни в какие дела не посвящают.

Роксана взяла его под руку, без всякого кокетства, а так, как героиня английского романа XIX века берет под руку джентльмена, отправляясь на прогулку. Сквозь рукав блузки Месснер чувствовал тепло ее руки. Ему очень не хотелось оставлять ее в доме.

– Пожалуйста, расскажите мне все, – зашептала она. – Я потеряла счет времени. Иногда мне кажется, что это теперь мой дом, что я останусь здесь навсегда. Если бы я знала это наверняка, на душе у меня было бы спокойней. Вы меня понимаете? Мне нужно знать, как долго это еще может продлиться.

Видеть ее каждый день, стоять возле дома на тротуаре вместе с огромной толпой и слушать ее пение – разве не чудо?

– Мне кажется, – наконец выдавил из себя Месснер, – это может продлиться еще очень долго.

Гэн следовал за ними, как вышколенный дворецкий, почтительный, но готовый к услугам по первому требованию. Он слушал. Месснер сказал «очень долго». Он подумал о Кармен, обо всех языках, которые могла бы выучить смышленая девушка. Да, заниматься ей придется очень долго.

Заметив троицу, Рубен бросился им навстречу, торопясь, пока охранники его не заметили.

– Месснер! – возгласил он. – Это просто чудо! Я вас ждал, ждал, и вот! На ловца и зверь бежит! Как там наше правительство? Уже нашло мне замену?

– Ну что вы, как можно, – успокоил вице-президента Месснер. Роксана отпустила его руку и сделала шаг к Гэну. Месснеру тут же стало как будто холоднее.

– Нам нужно мыло, – быстро тараторил вице-президент. – Всякое. Банное, хозяйственное, туалетное.

Месснер слушал его рассеянно. Ему хотелось поговорить с Роксаной еще. И Гэна им никакого не нужно: Месснеру теперь даже сны снились на английском языке. Когда еще им представится случай побыть наедине!

– Посмотрим, что я смогу сделать, – рассеянно пробормотал он.

Рубен вспылил:

– Да что с вами, я же просто прошу мыла!

– Да-да, конечно, завтра будет мыло, – пришел в себя Месснер. Откуда вдруг в его голосе взялась такая мягкость? Месснеру очень хотелось вернуться домой, в Швейцарию, где почтальон, который не знал о нем ровным счетом ничего, каждый день приносил ему почту и клал ее в нужный ящик. Ему хотелось снова стать никому не нужным, незаметным, неизвестным. – Ваше лицо наконец зажило.

Кажется, вице-президент и сам почувствовал неуместность своего раздражения – как можно ругаться из-за мыла с другом, несущим такую ношу! – и слегка дотронулся до своего лба.

– Я думал, уже никогда не заживет. Шрам ужасный, да?

– Выглядите, как герой! – заверил его Месснер.

– Я буду говорить, что получил его от вас. – Рубен весело заглянул в водянистые глаза Месснера. – Что у нас с вами случилась поножовщина в баре.

Месснер подошел к двери и поднял вверх руки. Беатрис и Хесус, охранявшие двери, тщательно осмотрели его и охлопали – от прикосновения девичьих рук Месснеру стало неловко. Точно так же они поступили, когда он пришел. Он не мог понять, почему эту процедуру надо производить не только на входе, но и на выходе. Что он мог отсюда вынести тайком?