Онлайн книга «Тайна Голубиной книги»
|
Карлик плелся за учительницей, широко зевая и вяло переставляя ноги, а та выговаривала ему: – Зеваешь, да? А почему зеваешь? Почему ты и на уроках зеваешь, и на внешкольных занятиях? Почему тебе ничего не интересно – ни геометрия, ни история… почему у тебя одно хулиганство на уме? Громкий голос учительницы постепенно удалялся и наконец затих в соседнем зале. Лариса облегченно перевела дыхание. Кровавый карлик находился в надежных руках, теперь можно было вернуться за открыткой и покинуть Эрмитаж – все равно никаких полезных идей у нее не будет после пережитого стресса. Она вернулась к каменному семейству, обошла его и увидела выстроившихся в ряд богов со звериными головами. Черт, кому же из них в пасть она положила открытку? Это точно была не змея и не птица, потому что у того создания была зубастая пасть. Значит, это был шакал, лев или крокодил… хотя у павиана тоже пасть что надо… Ну ладно, решила она, проверю всех подряд, не так уж это долго. Первым на очереди был крокодил. Лариса привстала на цыпочки, запустила руку в зубастую пасть, пошарила там. В пасти крокодила было пусто. Она перешла к следующей статуе – это была богиня с головой льва, точнее, львицы. Поднялась на цыпочки, пошарила рукой в пасти… и что-то нащупала. Это была явно не открытка, а какой-то маленький металлический предмет. Лариса вытащила его из каменной львиной пасти и удивленно осмотрела. На ее ладони лежал плоский ключ. Кто его положил в такое странное место? Ответа на этот вопрос у Ларисы не было, да он ее и не очень интересовал, ей хватало собственных проблем. Машинально сунув ключ в сумку, она перешла к следующей статуе – к созданию с головой шакала. И тут ей повезло, она сразу же нашла свою открытку. Лариса облегченно перевела дыхание, спрятала открытку в сумку и поскорее покинула Египетский зал. Выйдя из музея на улицу, она увидела экскурсионный автобус, перед которым знакомая ей рыжеволосая учительница пересчитывала своих учеников. – Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Фунтиков, не вертись, стой на месте!.. Балашова, выплюнь резинку… Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть… опять не сходится, потому что ты вертишься… А ты что это спишь на ходу? Ты что, хочешь отстать от коллектива и остаться здесь, когда мы все домой уедем? А где же ты будешь весь новый материал проходить? Последние слова относились к карлику, который стоял, сонно привалившись к плечу своего соседа. Учительница схватила его за шиворот и втолкнула в автобус. На борту автобуса было написано: «Первая классическая гимназия Екатеринбурга». – Ну что ж, – удовлетворенно пробормотала Лариса, провожая автобус взглядом. – Теперь, надеюсь, мы долго не увидимся… На город опустилась тяжелая, смурная темнота. Изредка проглядывала среди туч ущербная луна, еще реже мелькал в темноте багровый отблеск факела – какой-нибудь боярин или купец возвращался домой со слугами, или распахивалась дверь кабака, выпуская шатающегося мастерового и тусклое пятно света у него за спиной. Темно было в Москве, да не тихо – лаяли собаки за высокими заборами, хрипло орали песни пьяные стрельцы, стучали колотушки ночных сторожей. Однако и стрельцы, и сторожа не совались в самые темные проулки по берегам Яузы, обходили их стороной. Только уж совсем пьяный, потерявший от хмельного всякое разумение, мог сдуру туда забрести. Известное дело – пьяному море по колено. Только редко кому из таких хмельных смельчаков удавалось дожить до утра. В этих проулках была своя жизнь, мрачная да тайная. Скользили там вдоль заборов пригнувшиеся тени – не поймешь, то ли люди, то ли звери дикие. Изредка эти тени сталкивались, узнавали друг друга по тайным знакам и снова разбегались по своим ночным делам. В одном из таких темных проулков затаился среди ночи Степан Коряга. Выждав, когда луна спрячется за облаками, он перебежал дорогу и негромко свистнул в два пальца. Тотчас из темноты выступили две сгорбленные фигуры с укутанными лицами. – Пелелей наздурка! – проговорил Коряга, на всякий случай вытащив из-за голенища нож. – Стукалка порыскала! – отозвалась одна из теней. – Ты, что ли, Коряга? – Я, я, – подтвердил Степан. – А вы кто будете? – Я – Никола, а со мной – Афоня Ноздря. Пров Савельич сказывал, у тебя для нас работа имеется? – А где Ахметка-татарин? – подозрительно осведомился Коряга. – Пров говорил, вас трое будет. – Явится Ахметка, непременно явится! Он человек верный, ежели сказал, так не подведет. – Сколько же мы его ждать будем? – недовольно проворчал Коряга. – Наше время золотое проходит, самая темнота! – А чего меня ждать-то? – раздался из темноты гнусавый голос. – Вот он я! – Ну, коли так, так пошли на дело! Коряга уверенно двинулся в сторону Кремля. – Эй, постой! – окликнул его Афоня. – Ты хоть скажи, куда идем и чего брать будем. Коряга резко развернулся, зашипел, как кошка. В разрыв облаков выглянула луна, осветила бледным мертвенным светом его страшное, перекошенное лицо, единственный горящий глаз. – Идем мы, куда я велю! – проговорил он злобно. – А брать будем, что я укажу. Кому такой порядок не по нраву – того я не неволю, у того другая дорога. – Это какая же другая? – насторожился Афоня. – Известно какая: нож в бок – и в Яузу! Трое спутников Коряги переглянулись и примолкли. – Ну что – идем дальше? – спросил Степан как ни в чем не бывало. – Идем, идем! – ответил за всех Никола. Дальше шли в молчании. Скоро впереди из темноты проступили очертания Мясницкой башни, перед воротами горел на воткнутом в землю шесте факел, прохаживался взад-вперед стрелец в длинной ферязи, в высоком красном колпаке. Коряга слился со стеной, подал знак остальным, чтобы подходили ближе. – Никак ты в ворота пройти хочешь? – зашептал Афоня. – А как же стрелец? У него бердыш да пищаль… – Говоришь ты много, – едва слышно отозвался Коряга. – Худая примета. Не доживешь ты до утра. – Типун тебе на язык! – испугался Афоня. – Разве ж можно такие слова говорить? Коряга мрачно глянул на него, и Афоня замолк. Степан же знаком подозвал к себе татарина, что-то прошептал ему на ухо. Ахмет ухмыльнулся, кивнул и скрылся в темноте. Стрелец что-то, видимо, услышал, завертел головой. Тут перед ним, совсем с другой стороны, появился татарин, вытянул руки лодочкой, заныл гнусавым жалостным голосом: – Это я тут, дяденька! Подай хлебца кусочек! Моя кушать хочет, три дня не кушала! |