Книга Черные крылья, страница 25 – Эд Макдональд

Хм, если моя репутация и в самом деле на таком градусе, то я в чем-то серьезно напутал. Я всегда гордился тем, что моя команда ведет себя достойно, пусть ее и составляют вшивые головорезы. Да, мы брали деньги за работу палача, но ведь всем нужно есть и пить. Однако даже у наемников есть своя мораль. В общем, надо срочно менять тему, пока разговор не скатился в неприятное. Стыдно, мать его.

– Несомненно, а князья и маршалы – прежде всего, – согласилась Эзабет. – Княгиня Эроно пообещала расследовать несуразности с поставкой фоса, но я сомневаюсь в том, что она выполнит обещание. Она не верит мне. Я не знала, что она теперь сидит во внутреннем совете Ордена инженеров эфира. Я не знаю, насколько можно доверять ей. Я в тупике. Мне нужны оригинальные материалы Малдона – то, на чем он основывался. Когда мой брат вернется из Морока, мы состыкуем результаты и, может быть, покажем князьям, а потом… Ну, я не знаю, что потом. Но результаты нужно показать!

– Ты уже обсуждала свои результаты с Орденом?

Брови Эзабет сошлись, как боевые порядки.

– С Орденом беда. Они ведь не спиннеры, но бюрократы и счетоводы. Они озабочены только поставками фоса с мануфактур. Все остальное им безразлично. Я потребовала доступа к бумагам Малдона, а мне ответили, что, дескать, они собственность Ордена, а девка из университета хочет забрать себе годы капиталовложений. Болваны. Они не понимают, с чем имеют дело.

– Ты хочешь, чтобы я в это все поверил? – заметил я. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе обмануть Орден, обойти самого Венцера. И все лишь потому, что…

Я вовремя умолк.

Лишь потому, что мы знали друг друга целую вечность тому назад.

Скверная сделка. За нее плачу только я. Может, я и агент Вороньей Лапы, но для Эзабет я всего лишь наемник. Все ее чувства ко мне – если они вообще были, конечно, – похоронены под годами пыли и пригоршней безумия.

Она покачала головой:

– Я не рассчитываю на слепое доверие. Я заплачу́ до начала дела. Приведи меня к дому Глека, помоги тихо вломиться внутрь и постой на страже, пока я обыщу дом. Я управлюсь быстро.

– Ты знаешь, что маршал приставил к тебе хвост?

– Не сегодня. Я отправила этих неуклюжих свиней вслед за моей иллюзией к стене.

Да, немногие спиннеры способны на такое. Эзабет – редкость, тут ничего не попишешь.

– И ты выбрала меня для этой работы, потому что…

Эзабет вынула маленький, но тяжелый кошель и отсчитала монеты. Десять увесистых золотых дисков, каждый – по пятьдесят марок. Они так развратно сверкали в свете фос-фонаря.

– Потому что у меня есть деньги, а из всех моих знакомых только ты умеешь вламываться в чужие дома.

Домушничество не входит в число моих профессиональных навыков, но ради Эзабет я готов постараться.

Огромный деревянный особняк Малдона вздымался тремя этажами над лабиринтом грязных улочек и закоулков, куда не совались приличные люди. Глек мог бы жить во Уиллоуз, если бы переваривал собратьев по благородству, но Глек их терпеть не мог и потому поселился в трущобе, посреди квартала, где дерьмо валялось на улице, а мерцающие фос-лампы лукаво сулили клиенту девочек, стволы и куш за игральным столом.

– Ты уверен, что здесь нет ночной стражи? – спросила Эзабет.

– Не уверен. Но вряд ли. Если сюда и забредают городовые, то исключительно днем.

Мы прошли мимо фасада, высматривая, нет ли признаков жизни, но на улице было тихо и спокойно, как на луне. Я думал, залезть внутрь без шума будет непросто. Однако нам повезло: слуга оставил окно чуть приоткрытым. Оно было не на первом этаже, но я подсадил Эзабет. Поразительно, какая она проворная. Она беззвучно скользнула в окно и мягко приземлилась в комнате. А мне как? Я – тип громоздкий и могу заверить без ложной скромности, что я сильнее многих громоздких типов. И я не слишком тренировал умение беззвучно протискивать свою тушу сквозь узкие проходы. Не мое занятие.

Где-то вдали на улице зашумело, я вздрогнул, но тут в дверях появилась Эзабет и помахала мне.

– Повезло – они оставили ее открытой, – пробормотал я.

– Нет, не оставили, – заметила Эзабет. – Кто-то взломал ее.

Я скривился. Зря – в темноте все равно не видно. Жаль. Если уж кому и ломать добро Глека, то точно мне.

Свет тускло сочился из фос-фонаря в трехпалой руке Эзабет. Раньше я не бывал в обсерватории Малдона, просторном квадратном зале с высоченным потолком-куполом. В купол вмонтированы огромные линзы, посреди пола на рельсах – ткацкий фос-станок.

– Поразительно! – благоговейно протянула изумленная Эзабет. – Это же модификация модели «Тимус шесть»! А зачем эти узлы? Наверное, фильтруют помехи… А дополнительные тяги? Всего должно быть девять, а у него двенадцать плюс перекрестие. Но зачем?

Она как заведенная бормотала о восьмифутовом ткацком станке для фоса. Я почти ничего не понимал. Наверное, кто-то чувствует себя так же, когда я, воодушевившись, объясняю разницу между бренди Вайтланда и Леннисграда.

– …И эти рельсы! – воскликнула Эзабет. – Весь станок можно передвигать по залу, подстраиваясь под разные линзы в зависимости от того, какие взошли луны.

У нее перехватило дыхание, она прижала руку к груди:

– Великолепно!

– Ну да, – согласился я. – Только мы здесь не за тем. Нужно поторапливаться.

Эзабет не хотела оставлять величественный станок и его огнеупорную, вытесанную из камня камеру, но я заставил леди Танза шевелиться. Мы прошли сквозь облицованный панелями коридор в гостиную, оттуда – к задней лестнице. Я увидел полупустую бутылку лучшего леннисградского бренди на столе. Эх, оно и в самом деле так отличается от вайтландского…

Думаю, Глек не был бы в претензии на меня, если бы дела с Саравором пошли совсем плохо и я бы захотел ограбить особняк друга. Мертвый Глек не пожалуется, а живой мне изрядно должен за время и силы, потраченные на его поиски.

Да уж, логика наемника.

– Что это? – прошептала Эзабет сквозь вуаль.

– Я ничего не слышал, – сказал я.

По правде говоря, я и не слушал. Эзабет приказала мне замереть, и вот тогда я отчетливо различил тихий скрип половицы над головой.

– Может, ночная стража?

– Вряд ли. Скорее это тот, кто оставил открытым окно, – ответил я.

Эзабет опустила платок и принюхалась. Я не особо различаю запахи. Мой нос слишком часто перекраивали, его хрящи перепутались причудливее, чем совесть священника. Однако разило мощно, и в мои ноздри тоже пробилась кислая прогорклая вонь, словно от кувшинов с протухшей рыбой, какую базарные торгаши сбывают за мелочь вечером жаркого рыночного дня.

Я не люблю загадок. Во всяком случае, до тех пор, пока не суну им нож под ребра.

– Хочешь убраться отсюда? – шепотом осведомился я.