Книга Викинг. Мы платим железом, страница 51 – Александр Мазин

– Или мы с ним, – согласился варяг. – Он тоже будет не прочь взять Смоленск. И с ним у нас получится.

– Уверен? Когда он успел обзавестись сильным хирдом?

– Это Рюрик, – Трувор поднял руку с чашей, чтобы ее вновь наполнили. – Он умеет ладить и с северянами, и со словенами с заката, и с нами, варягами. Некоторые думают: он вообще один из нас, потому что отпустил усы, носит знак Перуна и вечно ссылается на Правду.

– Многие, но не ты?

– Я его знаю, – пожал плечами мой тесть. – Он родовитый дан, инглинг и таким останется. А еще он умен, хитер и когда-то с ним было весело! – Трувор хлопнул меня по плечу. – Так-то, ярл! А еще он мой родич, и я тебе точно скажу: подлости в нем нет, так что зла на него не таи. Когда-то он тебя недооценил, но теперь всё будет по-другому. К тому же ты скоро будешь моим зятем, а это не просто слова. Ты же меня знаешь?

– Буду? – Я вновь приподнял бровь.

– Будешь. И скоро. Вот вернемся в Изборец, соберем гостей и устроим вам настоящую свадьбу! Тем более что гости уже едут.

– То есть? Как так? – Вот теперь он меня действительно удивил.

– Так я гонцов разослал перед тем, как мы сюда отправились, – ухмыляясь, сообщил варяг.

– А ты не боялся?.. – начал я, но он меня перебил:

– А ты?

Я помотал головой. Умом я допускал, что всё могло случиться. И чуть не случилось. Но в душе и мысли не мог допустить, что нам не удастся спасти Зарю.

– Когда? – спросил я.

– Через три седьмицы.

– Не пойдет, – покачал я головой. – Мне надо будет вернуться на остров.

– Зачем?

– Я ярл, – напомнил я варягу. – И я хочу, чтобы все видели это.

– Годится, – тут же согласился Трувор.

– И еще у меня есть одно условие. По поводу Рюрика.

– Да? – насторожился варяг.

– Если он опять что-нибудь учудит, ты будешь на моей стороне, а не на его.

– Я и так на твоей стороне, – проворчал Трувор.

– Нет уж! Поклянись: если Рюрик снова начнет хитрить, если нарушит договоренности, то ты поддержишь меня, а не его!

Молчит. Вижу, как ему не хочется давать такую клятву. Что ж, придется ударить ниже пояса.

– Трувор, друг мой, – говорю я проникновенно, заглядывая ему в глаза. – Если бы ты прошлым летом был со мной, а не с ним, то не Синеус, а ты стал бы править варяжской вотчиной. Ты это понимаешь?

– Ольбард – добрый князь, – уклоняется от прямого ответа Жнец.

– Ты был бы не худшим. Но ты сыграл за Рюрика и потерял большую часть своего поля ^[8].

Молчит. Мрачнеет.

– Жнец! – Вот же упрямый тур. – Я стану твоим зятем! Мы теперь точно на одной стороне поля. Клянись – и хватит об этом!

– Чего в тебе нет, Волчок, так это сыновней почтительности, – проворчал Трувор. – Ладно, твоя взяла. – Он положил руку на меч, который как глава имел право не оставлять у стены. Впрочем, никто из наших не расставался с оружием. Мы же не одни на этом победном пиру. Мало ли что.

– Клянусь, что, если между Ульфом-ярлом и князем Рюриком возникнет спор, я буду с Ульфом! Перун меня слышал! – Теперь доволен? – зыркнул он на меня из-под насупленных бровей.

– Теперь да! – заявил я, поднимая чашу и повышая голос так, чтобы его услышали все: – Здравия и славы лучшему из нас! Нашему князю Трувору!

Гридь немедленно поддержала, а мужественная физиономия Трувора посветлела.

Мне не жалко. Я получил даже больше, чем хотел.

Мы выпили. И еще раз. За мою славу. Всё-таки хорошо, что здесь не Тьёдара. Тот бы непременно завел свою «О Волке и Медведе».

Хотя – без разницы. Я всё равно сразу ушел.

– Свадьба! – Заря обрадовалась. – Волчок! Я тебя так люблю!

И немедленно взялась это доказать.

Девушка у меня изумительная. Фигурка гимнастки, ножки бегуньи, грудка… Что-то неописуемое. Кожа безупречная, если не считать шрамов, а пахнет!.. Так пахнут только настоящие блондинки. Что-то феерическое. Личико… Представьте семнадцатилетнюю девушку, ведущую абсолютно здоровый образ жизни, с глазищами, как озера, щечками цвета кровь с молоком… Нет, не так. Вернее, не в этом дело. Это восхитительно – просто смотреть, как меняется это лицо вместе со сменой настроений. Если задумчивость – писаная русская красавица, если гнев – глаза сужаются и мечут искры, пухлый ротик оскаливается белыми зубками или сжимается в ниточку, кожа розовеет, бровки хмурятся грозно… На самом деле, разгневанная Заря – это довольно страшно. Потому что это не сердитая девушка. Это – боль, кровь, смерть. И я сделаю всё, чтобы пауза между этим гневом и гибелью обидчика была минимальна. Тут по-другому нельзя. По скандинавским понятиям, женщина с оружием – уже не женщина, а воин. Со всеми вытекающими. Враг, а не добыча. Добычей Заря не будет уже никогда. И это такая же аксиома, как и то, что невозможно сделать воина покорным холопом. А раз так, то пусть будет таким врагом, от которого надо бежать без оглядки.

Да, Заря в гневе мне тоже нравится. А уж когда она счастлива… Тогда она счастлива. Описать это невозможно – только любоваться.

Эта смена обликов-настроений завораживает. А как она двигается! Особенно в бою. Медленно, плавно, а потом – стремительный бросок. Те, кто видел, как большая кошка подкрадывается к добыче, поймут, о чем я.

А уж любить такую… Никогда не угадаешь, кем она будет: ласковой кошечкой или яростной всадницей. Мы с ней вместе полгода, и она продолжает меня удивлять. И восхищать.

А еще мы можем любить друг друга часами, неустанно и не повторяясь. Мы и любим. Хотя…

Никогда у нас с Зарёнкой не будет такого слияния, как с Гудрун.

Не знаю, хорошо ли это, плохо ли… Знаю: так правильно.

Возвращаться со мной на остров Заря отказалась. Осталась в Изборце. Готовиться к свадьбе. Еще бы! Важнейшее событие в жизни каждой девушки. А если ты княжна и на свадьбу ожидается куча гостей, важных и неважных, а у тебя нет княгини-матери, которая взяла бы на себя львиную долю работы, то это уже чистый трэш. Классическая языческая свадьба и так не самый простой обряд, а тут еще политика добавляется. Не хватает только еще и христианское венчание к этому действу добавить. В принципе, это было бы правильно, Заря теперь христианка. Кстати, оповести она народ о своем крещении, никто ее не осудит. Правда, многие удивятся. Здесь о христианстве имеют самое смутное представление. Специфическое. Особенно у тех, кто с этой религией сталкивался в Европе. В голову сразу приходят набитые богатствами монастыри и нищие крестьяне, чьи женщины в двадцать пять выглядят на пятьдесят.