Книга Тайна Кира Великого, страница 65 – Сергей Смирнов

«Для того чтобы взять Вавилон, царь отказался от чужих слов и верблюдов,— подумал я,— Любопытно, отказался ли он и от игральных костей?»

— Раз начал, так продолжай,— велел мне царь.— У тебя это хорошо получается. Я пока постою здесь с войском, а ты принеси мне Вавилон. Ты ведь теперь об этом мечтаешь, эллин?

— Ты ведь знаешь, царь, что я верно служу тебе и не требую за службу никаких наград,— сказал я, вновь почув­ствовав на сердце тяжесть.

— Знаю,— коротко кивнул Кир.— За это и ценю моего бывшего убийцу.

Тут мое сердце и вовсе облилось кровью.

— Царь! Твой убийца, Анхуз-коновал, давно казнен тво­ей рукой,— сказал я и позволил себе дерзость: — Разве ты не помнишь об этом, царь?

Кир на миг сжал губы.

Я подумал, что он предчувствует какую-то опасность. Вернее, я сам стал ее предчувствовать. Вместе с могуще­ством Кира возрастала и сама опасность, как если бы тот страшный вепрь ожил и стал расти соразмерно тому, как расширялось царство Кира, а сам он оставался тем же сильным, но все же обычным человеком, хотя и повелевающим многими людьми и многими воинами. Каждому из них — десятку, сотне, тысяче — он мог приказать броситься на вепря, облепить зверя со всех сторон и прон­зить его бока тысячами копий. Но то была бы уже совсем другая охота. Внезапно я посочувствовал царю, и он заметил перемену в моем взгляде.

— Ты помнишь Каму? — спросил он.

Как я мог забыть ту хищную эктабанскую кошку, гибель которой дала мне свободу выбора.

— Не приручишь зверя или птицу, если долго не будешь держать их рядом с собой. Разве не так? — задумчиво про­говорил Кир и, приняв мое согласие с этой глубокой ис­тиной, добавил: — А если надолго отпустишь, потом по­жалеешь и о том, что отпустил, и о том, что вернул обратно. Разве не так?

Откуда же теперь исходила опасность, угрожавшая Киру? Астиаг давно умер, а мидян владычество Кира вполне устраивало. В Парфии и на Востоке все было тихо. За Ионию и Лидию я сам мог ручаться, как никто иной. Оставался Вавилон — ослабевший, сам валивший­ся персидскому царю в руки. Где-то стоял Набонид со своим войском, на две трети собранным из египетских, арабских, фракийских наемников. Ни на миг я не со­мневался, что Набониду далеко до того вепря — сгодится разве что в поросята.

В огромных серебряных сосудах Кир теперь возил с собой воду из горных рек, протекавших в Персиде. Эту воду он считал священной, самой чистой и живительной. Полдюжины «бессмертных» охраняли каждый из сосудов. Здесь, на вавилонской земле, Кир мог бы страшиться отравления. Однако хитроумные вавилонские жрецы, знавшие толк в ядах, уже давно встали на его сторону и распространяли среди народа слухи о персидском царе-избавителе. Странно, что они еще не отравили самого Набонида. Может, сам Кир запретил им это через Аддуниба, чтобы охота оставалась охотой, справедливая вой­на — справедливой войной, если можно было говорить о какой-то справедливости.

«Ты ошибся, — уверил я себя наконец. — Никого царь не боится. Ты сам всегда боялся потерять его расположение, вот и все. На самом деле он тоскует. Может, об Азелек?»

— Ты стал не только долго ехать, но и долго думать, Кратон, — без всякого гнева заметил Кир. — Вправду ста­реешь или пьешь слишком много.

— Одно из двух несомненно, — кивнул я. — Царь! Если ты хочешь знать мои мысли по этому поводу, то лучше совсем никого не приручать, чтобы сохранить полную сво­боду. Свою свободу.

— Когда-нибудь ты пожалеешь и о такой свободе, по­мяни мое слово, — сказал Кир. — В такой свободе нет силы — одно бессилие. И нет власти — одно презрение, которое ломаной драхмы не стоит. Ты говорил, что мечта­ешь стать сатрапом. Значит, лгал мне?

В тот вечер Киру нужно было меня посрамить, и он посрамил. Будь я помоложе, вспылил бы и рискнул голо­вой, а теперь только опустил голову, не опасаясь, что могу потерять ее:

— Царь, если я солгал тебе, то невольно — по причине долгого безделья и пьянок с эллинскими чиновниками в Ионии. Эта работа испортила меня. Но и не пить с ними было никак нельзя. Ведь истина в вине.

Вдруг я почувствовал облегчение и понял, что Кир до­бился того, чего хотел: он очистил Кратона от спеси лучше, чем Скамандр очистил бы его от чужого имени.

Я вздохнул и посмотрел Киру в глаза.

— Вижу, теперь готов, — скупо улыбнувшись, сказал Кир и сделал знак.

В шатре появился человек, который с поклоном протя­нул Киру пергаментный свиток, но царь молча повелел ему передать свиток в мои руки.

— Отправляйся в Сиппар с моим словом царю Набониду, — было повеление Кира.

Поскольку свиток еще не был запечатан смолою, я по­просил у царя позволения самому узнать «слово» Кира. Царь позволил.

Послание гласило:

Я свернул пергамент, и главный писец царя поспешил забрать его из моих рук, заключить в золоченый цилиндр и скрепить две пурпурные тесемки теплой киноварью, смешанной с кедровой смолой. С низким поклоном писец протянул Киру положенный на поднос цилиндр. Царь персов отвел руку в сторону, и слуга быстро обмазал его пер­стень оливковым маслом. В следующий миг царь вдавил перстень в смолу.

Похоже было, что не царь, а сам бог Мардук посылал Набониду краткое уведомление о том, что тот низложен.

— Царь, позволь задать вопрос,— попросил я, хотя раньше задал бы вопрос без всякого предварительного проше­ния.

Времена менялись.

— Давно жду, что задашь,— сказал Кир.

— Не стоит ли присовокупить к твоему повелению хотя бы парочку игральных костей?

Кир молчал.

— Значит, Набонида ты лишаешь всякого выбора, царь?

— Над этой землей другие небеса,— наконец изрек царь персов,— С Крезом я мог играть в кости. Здесь же верят в счастливое расположение звезд. Я не могу изменить дви­жение звезд...

— Зато, царь, можешь изменять движение рек.

— Ты всегда нравился мне своей проницательностью,— усмехнулся Кир и первый раз пошевелился на троне, как живой человек.— Эта река течет в Тигр из пределов моей Персии. Не желаю, чтобы ее воду пили задаром в Вавилоне.

Вода содержит силу. Зачем отдавать силу? Вавилон — самый великий город на земле.

— Пока что самый великий,— заметил я, думая угодить Киру.

— Пусть таким и остается,— ответил Кир.

Я не мог скрыть удивления, и несколько мгновений мы смотрели друг на друга в молчании.