Онлайн книга «Державный»
Оставив справа Благовещенский собор, а слева — Казённый дом, спустились через сад к Тайницкой башне, двадцать лет назад построенной фрязином Антоном, и через её ворота вышли на набережную. Иван услышал, как Дмитрий Жилка спрашивает у Василия: — Василий Иванович, а ты окунаться будешь? — А как же! Непременно, — отвечал тот. — Ты ж уже в Рождество купался, — засмеялся Дмитрий Иванович. — На то он и великий князь, чтобы дважды московские проруби опробывать, — заметил со смехом зять Холмский. «Будет ли мир между ними?» — грустно подумалось Державному. Напротив Тайницкой стрельницы на льду реки возвышалась Великая Ердань — четыре толстых столба, окрашенных серебром и покрытых позолоченной крышей, увенчанной крестом. Меж столбами вырублена прорубь длиной и шириной на сажень, а в неё опущена и укреплена бревенчатая клеть глубиной в четыре локтя, чтобы, прыгнув, не провалиться глубоко, а лишь на дно клети. Неподалёку натянут большой шатёр для переодеванья. Когда ступили на лёд, солнце, доселе прятавшееся в облаках, озарило окрестность ясным сиянием. Началось водоосвящение. В руку Ивану вставили зажжённую свечу, на безветрии она ровно горела. Он, как заворожённый, всё смотрел и смотрел на пламя, и чудилось — вот-вот вместо вителя увидится горящая избушка-клеть с еретиками. Стараясь отвлечься, смотрел на то, как погружают в прорубь серебряные и корсунские хрустальные кресты, прислушивался, как похрустывают и ляскают мелкие льдинки. Вновь взирал на пламя, блеск которого въелся в око, и куда ни глянь — на всём его лиловый отслед. Красиво пелись тропари. «Глас Господень на водах», потом — «Днесь вод освящается естество» и «Яко человек на реку пришёл еси, Христе Царю». Ивану подумалось, что вот и он, труп ходячий Иван Васильевич, яко человек на реку пришёл. Какая неизмеримая ширь лежит между ним и Богом Живым, какая бездна непроходимая, а гляньте-ка, здесь, в этой точке, на реке Ердани, он и Он сходятся яко человеки! Доведётся ли увидеть Его?.. Это при таких-то грехах неисчислимых?.. Снова поглядел в пламя свечи и вдруг увидел белого голубя над крабницей, а из крабницы струйку воды, спадающую на чистейший лоб, и почти увидел лицо... И не заметил, как подступила пора. Только Нил тронул его за локоть, вытащил из руки свечу, сгоревшую до середины, и молвил: — Пора, Державный! Ему помогли сойти с носилок, подвели к проруби, оставили в одной сорочице. Нил стоял рядом, слева. А на Ниле, Боже ты мой, какая власяница страшная! Да можно ли носить такую без мучений? Неужто в ней будет окунаться? Нет, снимает. Снял. — Величаем Тя, Живодавче Христе, нас ради ныне плотию крестившагося от Иоанна в водах Иорданских, — пели все вокруг. — Ну, царь Иван, — весело сказал Нил Сорский, — со Христом Царём совокупно! — Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся, — запели люди московские. Сын Вася взял под правый локоть, Нил — под левый, и — удивления достойно, до чего же вода показалась не холодной, а... весёлой, пронзительной, щекотной, будто озорной детский смех. Иван с головой окунулся, задвигал обеими руками — обеими! И левая, неживая нога тоже словно бы забултыхалась там, в воде крещенской. — Отец! Как ты? Отец! — спрашивал Василий в самое ухо. — Облекаюсь! — само собой сорвалось с губ Державного. Он мог и долго ещё пробыть в Ердани, но его уже выхватывали и вытаскивали из воды на лёд. — ...во Христа-а-а-а облекостеся, аллилуи-и-я! — пело всё кругом. Пело и сияло. На льду встречал его игумен Иосиф. Лицо встревоженное. Отчего же сей-то волнуется за жизнь великого князя? Умри Иван, вольно станет Иосифу еретиков выискивать да жечь. — Как ты, Державный? — спросил Волоцкий игумен. — Облёкся во Христа, — ответил Иван, шагая правой ногой и чуть-чуть двигая левой. — Осифе! Вот бы и Геннадия окунуть! Вмиг улетучилось всё плохое, что таилось в душе против Иосифа и Геннадия. А кто приучил всех именовать его Державным? Он, Иосиф. А Геннадий... Кто может быть ближе Геннадия? И как такое может продолжаться, что он и государь — недруги? С Ивана уже сняли сорочицу, растирали шерстяными ширинками. Дьяк Андрей сказал: — Каково гусиный жирок помогает! — Не жирок, Андрюша, не жирок! — весело возразил Нил Сорский. — Благодать Господня! Этот уже вновь в своей власянице, на которую неуютно смотреть. Гребешком расчёсывает редкие власы на затылке, бороду. Ивана стали одевать — сухую рубашку, исподницу, чулки, сапоги, кафтан, ферязь. А Нил так в одной верижке и топчется босиком на снегу, покряхтывает, подпевает вместе со всеми «Елицы». — Погодите шубу-то, — отстранил от себя Иван огромную, как дом, одежду на медвежьем меху. — Я ещё замёрзнуть не успел. Жарко. — Ну что, царь Иван, снова горяч стал, а не токмо тепл? — продолжал веселиться Сорский авва. Редко кто Ивана царём именовал. Когда внука Дмитрия семь лет назад в Успенском соборе на великое княженье венчали, митрополит по свершении обряда, поздравляя Ивана, во всеуслышание объявил, помнится, что-то такое, с царём... Вдруг Иосиф, будто читая мысли Ивана, слово в слово повторил те слова, произнесённые митрополитом семь лет тому назад: — Божьего милостию радуйся и здравствуй, преславный царю Иване, великий княже всея Руси, самодержче! Иван Васильевич глянул на него, вздрогнув. Иосиф только что вылез из Ердани и стоял в одном подряснике, как и Нил, босиком на снегу. — Разве ж я царь?.. — пробормотал Иван. — Царь — на небе. — А ты царь на земле, — твёрдо сказал Иосиф. — Ибо несть ныне иного царя. Греческого агаряне свергли, ордынского мы давно уж прогнали и не признаем. Стало быть, ты — царь. Надобно тебе, Державный, венчаться по царскому чину. Постельничий Иван Море тут не ко времени взмолился: — Хотя бы тафейку бы на голову, государь! Непокрытое чело, застудишь мозги. Иван грозно на него зыркнул, но тафью всё же взял, надел на голову. — И шапку бы... — Отвяжись ты, шлея! Иван посмотрел на Нила, встретился с ответным, испытующим взглядом старца. Вот вам и ещё один повод для разногласий: Нил зовёт в скит, а Иосиф — на царство. А сейчас Ивану так было бодро и звонко во всём теле, что можно хоть куда — хоть в цари, хоть в верижные отшельники. Погоди, можно ведь и не отвечать пока ни тому, ни другому. — Осифе! Ниле! — сказал Державный. — Помиритесь! — Мы и не враждовали, — сказал Иосиф. — Разве мы враги с тобой, Ниле-отшельниче? — Во Христе братья, как можем врагами слыть? — отвечал старец. |