Книга Фурия Капитана, страница 62 – Джим Батчер

Капитан вежливо кивнул им и вышел из каюты.

— Леди Исана? — спросила Китаи. Тави показалось, что её голос звучал напряжённо. — А ваша водная магия ничем не может помочь?

— Не без вмешательства в работу заклинателей Слайва, — тихо сказал Арарис.

— Я не понимаю, — сказала Китаи.

— Они заклинатели фурий воды, Китаи, — пояснил Эрен, с койки над Тави. Тави услышал шелест бумаги, когда молодой курсор перевернул страницу в своей книге. — Они необходимы на любом морском корабле, чтобы помешать левиафанам ощутить нас.

— Левиафаны, — сказала Китаи. — Как те, что пожирали отходы и канимов в Элинархе?

— Те были только сорок или пятьдесят футов в длину, — сказал Эрен. — Детёныши, так сказать. Взрослый левиафан, даже довольно маленький, разбил бы этот корабль в щепки.

— Зачем ему делать такое? — спросила Китаи.

— Они защищают территорию, — ответил курсор. — Они нападут на любое судно, вошедшее в воды, которые они считают собственностью.

— И эти заклинатели могут помешать этому?

— Они мешают левиафанам заметить судно, — сказал Эрен. — Конечно, если разыграется хороший шторм, иногда левиафаны находят корабль.

После задумчивой паузы, он добавил:

— Мореходство — это опасное занятие.

Китаи зарычала.

— Тогда почему бы нам не пристать к берегу, где вода слишком мелкая для приближения этих зверей, чтобы позволить леди попытаться его исцелить?

— Нет, — Тави удалось рявкнуть. — Нет времени… чтобы тратить его… из-за моего изнеженного желу… — Он замолчал, прежде чем успел закончить слово, и снова согнулся.

Китаи поддерживала его, пока его рвало, потом приложила фляжку с водой к его губам. Тави пил, хотя это казалось бессмысленным.

Вода едва успевала попасть в желудок, прежде чем его покинуть. Мышцы на его животе горели от постоянного напряжения и ныли от боли.

Тави взглянул вверх, чтобы найти мать, смотрящую на него, с нежностью и озабоченным выражением на лице.

— Возможно, ты не должен говорить здесь таких вещей, — сказала она.

— Пока мы не повышаем голоса, это не должно быть проблемой, стедгольдер, — сказал Эрен. — Мы уже в открытом море. Солёные брызги делают невозможным призывание фурий воздуха. Всем, кто хочет подслушивать, придётся это сделать физически.

— Он прав, — тихим голосом сказал Арарис. — И не обращай внимания на чувство юмора Демоса, Исана. До тех пор, пока у нас есть немного воды, чтобы поить капитана, с ним всё будет хорошо. Он в конце концов привыкнет к морю.

Китаи издала неодобрительный звук, но не очень агрессивный. Ее манеры стали более изысканны за время ее прибывания в Алере, подумалось Тави, но ее длительная усталость, вызванная излечением ее руки с помощью фурий, плюс ее забота о нем, давили на нее все больше и больше.

— Когда? — Так же тихо спросила Исана. — Мы в море уже четыре дня. Сколько еще нужно времени?

— Столько, сколько будет нужно, — произнес Арарис терпеливо.

Тави слышал, как сингуляр поднялся и направился к двери каюты. Он остановился, чтобы обнадеживающе сжать плечо Китаи. Когда Тави открыл глаза, чтобы взглянуть на него, Арарис ответил ему одной из своих редких улыбок.

— Как бы то ни было, я знал еще одного человека, который был настолько же плохим моряком.

Тави почувствовал, как его рот дернулся, пытаясь изобразить, что-то вроде улыбки.

— Я пойду посплю, — проговорил Арарис, — Побуду около него ночью.

Китаи сердито подняла взгляд на сингуляра, как будто бы хотела возразить, но не стала. Тави предположил, что, после четырех бессонных ночей, мешки под глазами наконец-то перевесили ее гордость.

Тави провел остаток дня, борясь со своим бунтующим желудком и размышляя о прелестях скоротечного суицида. Он дрейфовал между сном и приступами острой тошноты. К тому времени, как лучи дневного света стали исчезать, Китаи лежала, свернувшись калачиком в нижней части своей койки, и крепко спала.

Как только наступила ночь, Тави, с помощью Арариса, шатаясь вышел на палубу. Большая часть экипажа после захода солнца разошлась по своим койкам и гамакам, и лишь немногие остались на палубе.

Тави растянулся у основания грот-мачты, где, как он надеялся, качка будет меньше чувствоваться. Он смотрел, как звезды начали появляться на чистом, ясном ночном небе, и в первый раз за много дней по-настоящему заснул.

Когда он проснулся, первое, что он заметил, была небольшая, но постоянно растущая боль в желудке от голода.

Ночь стала приятно прохладной, хотя и не менее ясной, и, когда он сел, он был почти ошеломлён поразительным отсутствием дезориентации. От прежней тошноты осталось лишь слабое эхо. Он медленно встал и потянулся.

— Попробуй сосредоточиться на звездах, или на горизонте, — произнес мягкий голос у борта корабля. — Иногда это помогает.

Тави прошёлся по палубе и остановился возле леера, рядом с Арарисом. Сингуляр смотрел на воду, направив взгляд вдаль, и Тави был готов долго стоять рядом с ним, молча.

Волны бились о корабль с постоянным глухим рокотом, а позади них в кильватере оставался светящийся след. Тави повернулся лицом к ветру, стараясь не обращать внимания на ноющие мышцы живота, и наслаждался тем, что морская болезнь прошла.

Арарис нарушил молчание.

— Ты уже поговорил с ней?

— Не совсем, — ответил Тави. — Ещё не время.

— Она любит тебя. Очень сильно.

— Я знаю, — тихо сказал Тави. — Но…

— Но от этого не легче, — добавил Арарис.

Тави кивнул.

— Ты понимаешь почему мы делали то, что делали?

Он снова кивнул.

— От этого тоже не очень-то легче.

Арарис посмотрел на воду. Затем оттолкнулся от перил и бесшумно ушел. Вернувшись, он предложил Тави что-то плоское и прямоугольное, очень похожее на сухой хлеб.

— Корабельные крекеры, — сказал он. — Хорошо для скисшего желудка.

Тави благодарно кивнул и откусил кусочек хлеба.

Он был мягче щебня, однако с небольшим трудом он смог разжевать его до нескольких кусков и они смягчились во рту пока он жевал. На вкус немного черство, но живот стал чувствовать себя стабильнее после нескольких кусков.

Прожевав, Тави спросил.

— Каким он был?

Арарис повернулся к нему в темноте.

Тави не мог видеть выражение его лица, только блеск глаз. Арарис посмотрел на него некоторое время, а затем повернулся к морю.

— Высокомерным, — сказал он, наконец. — Нетерпеливым. Вспыльчивым.

Его зубы блеснули.