Онлайн книга «Иди на мой голос»
|
– Посмотри, что на столе. Лучше того, что у вас есть. Марони молчал. Девушка снова заговорила. Больше она уже не повышала голос. Позже, проходя мимо стойки, она шепнула хозяину: – Подслушивать нехорошо. Можно лишишься языка. Загляни в кладовку. Сатана, если не хуже. Так он подумал, но промолчал. Когда посетители начали расходиться или засыпать прямо под столами, он прошел в кладовую, а там нашел своего пса с наполовину сожженным каким-то едким веществом языком. Ни есть, ни нормально дышать он больше не мог и вскоре умер. Марони прожил в «Пенни» до середины осени и съехал. Больше его не видели. [Падальщик] – Потом еще были нападения на корабли и поезда с правительственными грузами. Помните, «Разбойничья тревога», кажется, так обозвали это газетчики? Я кивнул хозяину. Он отхлебнул чего-то мутного прямо из бутылки. – Я не сыщик, конечно, но интересно эти поезда и корабли иногда бабахали, быстро так, почти без шума… нет у нас пока такой взрывчатки, ведь правда? Чтобы крак пополам – и все? Так может, дьяволова девчонка… Я усмехнулся. – С чего вы взяли, что она что-то изобретала? Он неопределенно пожал плечами. – Да Джаспер мой, пес… дико она его, только язык, ничего больше. Вот же тварь… Его кулаки сжались. Я промолчал. Я вспомнил вчерашний разговор с Лоррейн, она тоже говорила о… термических чернилах, напылении на металл, идеальных средствах для грима. Ее Фелисия любила химию. Насколько? – Кстати, мистер. – Хозяин шумно сглотнул и вновь обратил на меня взгляд налитых кровью глаз. – А вы не первый, кто про нее спрашивает. На что вам всем гадина сдалась? – Всем? – негромко спросил я. – Был такой… карлик. Лицо прятал. Я не присматривался особо, тут их многие прячут. Отвалил десять гиней, между прочим, за то, что вы услышали бесплатно. – Он хмыкнул. – Правда, вроде не ищейка. Затирал, что родней кому-то приходится, то ли девчонке, то ли Марони. Теперь вот любопытно… мистер, она жива? Я неопределенно пожал плечами, поблагодарил его и, распрощавшись, решительно направился в Скотланд-Ярд, чтобы найти Томаса Эгельманна. [Лоррейн] Проулок уводил в глухие подворотни. Я слышала стук подошв и видела высокий силуэт впереди. Револьвер оттягивал руку, но стрельба на бегу никогда не была моей сильной стороной, а срикошетившая пуля могла меня убить. Поэтому я просто старалась не терять преступницу из виду, надеясь, что скоро кто-нибудь из горе-сыщиков присоединится ко мне. Чертова нога подвела раньше. Боль пронзила мышцу, и я остановилась, согнувшись пополам. Проклятье… Силуэт скрылся. Женщина шмыгнула в какой-то двор. Переводя дух, я огляделась. Плэнкет-стрит – старая, состоящая, в основном, из запущенных складов и ночлежек. Жили здесь лавочники и нищие студенты. Дворы большей частью были глухими. Мысль ободрила меня: может, дичь сама загнала себя в капкан? Стоило поторопиться, пока она не вылезла оттуда. Собрав силы, я побежала вперед. Кажется, она свернула между бледно-зеленым двухэтажным домом и кирпичной заколоченной развалюхой. И, кажется, мне повезло: через двор не выйти на другую улицу. Я огляделась, прислушалась. Затаилась где-то? Пространство было голое, мостовая замусорена, ни одного фонаря. И тишина… Две двери заколотили, третья болталась на одной петле. Было бы глупостью соваться туда, дом казался крайне ветхим. Но над входом я различила потускневшую табличку: «Музыкальный магазин Дж. да Понте и Ко». С верхнего этажа полились звуки фортепианной игры, и я замерла. Я знала эту мелодию. И я должна была войти в этот дом. Еще одна смерть в цветочном городе. Давно Было тихо. Ученицы даже не бегали друг к дружке в комнаты тайком съесть пару конфет. Единственными, кто иногда появлялся в коридорах, были полицейские, но и они, в основном, оставались на верхнем этаже, допрашивали преподавателей. Их интересовал тот же вопрос, что и всех нас: почему мистер Эпплфорд, самый жизнерадостный учитель гимназии, повесился, не оставив ни записки, ни завещания? Что могло толкнуть его на такой поступок? Был, конечно, слух о его несчастной влюбленности в кого-то из учениц. Но такие слухи ходили про всех. Я не видела повешенного, но говорили, будто он вырезал у себя на коже ноты ножом для бумаг. Когда он болтался в петле, кровь капала на фортепиано. В это я не верила: в классе не было никакого крюка над фортепиано, вообще ничего, на что можно было прицепить веревку. Да, я не верила. Но почему-то представляла. Фелис выдирала страницы из старого альбома: как и каждый год, выкидывала часть рисунков. Прекрасных рисунков, которые я выхватывала у нее; иногда мне удавалось сделать это, прежде чем Фелис рвала лист в клочья. Но чаще она оказывалась проворнее. Сегодня я потеряла рисунок, который особенно любила: там были бельчата на сосновой ветке, совсем как живые. Глядя на клочки бумаги, я хотела плакать. – Не делай так больше, Фелис. Так нельзя! – Почему? – удивилась она. Обожженные руки начали выбирать следующую «жертву» в альбоме. – Они красивые! – Нет, они не красивые. Они кривые. Я вздохнула и села на пол рядом. – Ты могла бы отдавать их мне. Считай, что я камин. На губах появилась кривая улыбка. – Камин? – Ну, ты отдала – и больше не увидишь. Как сожгла. Фелисия рассмеялась и вдруг порывисто, крепко сжала мою руку. – Какая ты все-таки чудачка, Лори. Я тебя люблю. Из коридора мы услышали шаги; я нахмурилась. – Полиция опять шастает… Фелис помрачнела. – Эпплфорд тоже был чудак. Мне его жалко. Я ведь только-только помирилась с ним. Это было правдой. После трагедии и расставания с Кристофом Фелис, кажется, стала терпимее. Перестала ершиться, даже подарила Эпплфорду на день рождения старинную чернильницу. Правда, она больше вообще не играла Моцарта, но учитель простил ей это. – Плохой год. – Фелис опустила глаза. Я кивнула. Она, по-прежнему держа меня за руку, вдруг вздрогнула. – Слушай… Кто-то наверху играл на фортепиано. Я вздрогнула и прошептала: – Полицейским стало скучно? Почему-то сама я себе не верила, но Фелис, странно бледнея, кивнула. – Да. Скорее всего. На следующий день тело вывезли. Еще несколько ночей подряд я просыпалась от фортепианной игры – всегда одной и той же плачущей мелодии. Обычно я закрывала глаза и, перевернувшись, засыпала, но иногда лежала долго. Я вспоминала один из рисунков Фелисии. Капли крови на клавишах фортепиано и болтающуюся под потолком петлю. |