Книга Почти касаясь, страница 20 – Колин Оукли

Я почувствовала, что дети подались вперед. И даже несмотря на то, что это всего лишь дети, мои щеки раскраснелись, и я мечтала о том, чтобы стул подо мной развалился, и я осталась завалена обломками. Я кашлянула.

– Надежда, – первое слово вырвалось писком, будто я мышь. Пробую еще раз. – Надежда – птичка малая на жердочке души. Ее простые песенки без слов, но хороши ^[4].

Стихи повисли в воздухе, дети молча глазели на меня. Наконец один из них решается:

– Ты – птица?

Я разглядывала их маленькие личики. Думаю, они были просто еще слишком юны для Эмили Дикинсон. И тут мой взгляд упал на отца, стоящего за креслом-каталкой. Он смотрел на меня, но не просто смотрел, его глаза буравили мое лицо, он почти смотрел сквозь меня, не мигая. Может, он все еще считал, что я серийный убийца.

Я опустила взгляд и взяла первую книгу из стопки.

– Плоский Стэнли и дом с привидениями, – объявила я. – Начнем.

Прозвучали крики радости. Никогда не слышала о плоском Стэнли, но, судя по реакции, он нравился детям. Про себя я благодарила Роджера хотя бы за то, что он выбрал подходящие книги.

Позже, когда дети с полными руками сладостей рассыпались между рядами стеллажей искать своих родителей (Луиза нашла пакеты с конфетами и принесла их мне), Мэдисон Х. подкатила ко мне свою коляску и шепнула:

– До сих пор поверить не могу, что Донован не пришел. Дети ждали этого несколько недель.

Я опустила взгляд на ребенка, уютно устроившегося в автокресле, он внимательно смотрел на нас. Интересно, каково это – держать на руках ребенка. Чувствовать, как его ресницы щекочут щеку.

– Он сказал, что у него какая-то очень важная встреча. – Она изображает кавычки пальцами. – Думаю, что на самом деле это значит: я буду трахать секретаршу.

Я закашлялась от неожиданности, прямо-таки поперхнулась ее словами. И надеялась, что этого никто не услышал.

– В любом случае, я была рада с тобой увидеться. Надо будет выбраться пообедать на следующей неделе.

Я уставилась на нее так, словно она вдруг заговорила на суахили. Пообедать. Интересно, она так сказала из вежливости или на самом деле хотела это сделать.

– Сэмми! Ханна! Идем! – Я слышала, как они захныкали, нытье доносилось от стеллажей детской секции. – Скорее! – Она все же смягчается. – Давайте же, я вам куплю кофе мокка по дороге домой.

Кофе мокка? С каких пор дети стали пить кофе?

Теперь со стороны Ханны и Сэмми слышались крики радости, а потом донесся и топот ног, бегущих к маме. Я лавировала между детьми по дороге обратно к своей стойке. Луиза подняла голову, когда я подошла.

– Ну что? Видишь, все не так уж и плохо прошло. – Она смотрела мимо меня, а потом понизила голос до шепота: – Ой, дорогуша, только не смотри на него сейчас. Вон тот парень заходил сюда недавно. Он и его отпрыск малость… того.

Она отвернулась, делая вид, что проверяет книги, а я выглянула из-за стойки (кто из нас не начинал пялиться сразу после слов «только не смотри сейчас»), и оказалось, что прямо передо мной стоял папа мальчика-колясочника. Мужчина высокий, но не статный. Волосы его были такого цвета, какой получается, если смешать разные специи – мускатный орех и корицу и добавить щепотку соли. И еще они торчали в разные стороны, так и прося, чтобы рука какой-нибудь бабульки их пригладила. Если бы не серьезный, даже мрачный взгляд, он был бы даже милым. Я опустила глаза на его сына в инвалидной коляске, он пытался подъехать к стойке.

– Помоги мне, – попросил он отца. Он выглядел таким маленьким в этом кресле, а его глаза казались огромными – так много сил он вкладывал в управление коляской. Он тут же растопил мое сердце – даже несмотря на то, что он назвал меня серийным убийцей.

– Нет. – Мужчина отвернулся от меня к мальчику. – Я же говорил, что не буду катать тебя весь день.

Это прозвучало так бездушно, так грубо, что я рази-нула рот. Может, это был какой-то новомодный стиль воспитания, а-ля проявление любви через жесткость, но, как по мне, это выглядело невероятно печально. Мальчик же инвалид, в конце концов.

Отец поставил передо мной стопку книг, но я не торопилась их выписывать. Я наблюдала, как мальчик сражался со слишком большими для него колесами. Почувствовав на себе взгляд, он поднял голову и тут же опустил ее.

– Тебе нужно было надеть очки, – сказал он.

– Что? – Я не была уверена, что он обращался ко мне, потому что он на меня не смотрел.

– Большие, с прозрачной оправой. – Он задыхался от натуги.

– Тебе помочь? – спросила я.

– Он справится, – перебил мужчина, и голос его прозвучал грубее, чем требовалось.

Я не обратила на него внимания и продолжала смотреть на мальчика.

– Доротея Пуэнте, – выдыхнул он, почти добравшись до стойки. – Она держала дом престарелых и убила девять своих подопечных за шесть лет, – он посмотрел на меня и тут же отвел взгляд. – Ты одета как она. Как она, но молодая. Но она носила очки.

– Так. Все, хватит. Простите его за это, – вмешался отец.

Он оглянулся на мальчика, и мне показалось, что тот вовсе не его сын, потому что у ребенка кожа была не только более темная, но и волосы гладкие, черные, а еще слышился легкий акцент. Может, его усыновили, но этот тип не кажется мне усыновителем, излучающим тепло и заботу.

– Завязывай с этими серийными убийцами, хорошо? – попросил он.

– Да все в порядке, я никогда о ней не слышала.

– Как и большинство. Женщины-маньяки не так известны, как мужчины, это основывается на стереотипе о том, что женщинами управляют эмоции, следовательно, они не могут быть психопатами, что, в свою очередь, исходя из определения, – у них всего лишь недостаточный уровень эмпатии.

Мужчина вздохнул. Я уставилась на ребенка, который смотрел мне прямо в глаза, и уже и не знала, что о нем думать. Во-первых, он был маленький. Я не эксперт в угадывании возраста детей, но ему не могло быть больше восьми, а говорил он как выпускник колледжа. И на нем был костюм-тройка. Я и не думала, что такие делают для детей.

– Ты знаешь, что Джек-потрошитель убил всего пять женщин? – спросила я, увы, это был единственный маньяк, о котором я хоть что-то знаю, и по каким-то причинам я решила поделиться этими мрачными познаниями с мальчиком.

Мужчина выпучил на меня глаза.

– Разумеется. Все это знают.

Ой. Я поменяла тему.

– А почему ты не надел костюм на Хэллоуин?

– Надел.

Я пристально посмотрела на него. Может, это просто очередная игра слов? Может, он воспринял слово «костюм» как «одежда», а не как «карнавальный костюм»?