Книга Ночной волк, страница 27 – Леонид Жуховицкий

— Стилист! — сказал Антон.

Я прочел еще абзац:

— «Данная рукопись всего лишь заготовка. Но я буду писать свою хронику в полную мощь, как будто эта книга у меня последняя, я буду стараться зафиксировать не только свои действия и действия других людей, но и переживания, мысли и чувства, ибо они тоже составляют жизнь, и только то, что пережито, способно волновать миллионы людей».

— На тысячи не согласен, — сказал Антоха, — замах-то, а?

— Классик, — согласился я и отложил рукопись. Он взял у меня федулкинское творение и начал листать, хмыкая и покачивая головой.

— Полная мощь? — спросил я.

— А как же! Сюжет — не оторвешься.

— Что там?

— Выясняет имя собаки.

— Агата Кристи, — похвалил я.

Тут опять позвонили. Я взял трубку.

Молчание.

— Жертва эксперимента слушает, — сказал я. Трубка не ответила, и я успокоил молчаливого собеседника: — Подопытный кролик здоров, чего и вам желает.

Гудки.

— Шекспир чертов, — сказал я, — проверяет. Эх, жаль, надо было вида не подавать, включиться в хепенинг.

Антон придвинул аппарат к себе, набрал номер.

— Не отвечает, — сказал он, — наверное, не из дома.

Я, вспомнив, вновь взобрался на подоконник, выглянул. Малый сидел на месте. Я опять ощутил что-то вроде беспокойства. Ну, розыгрыш. Но что-то уж больно продолжительный. Ведь не платит же Федулкин этим амбалам! А задаром кто сейчас станет губить рабочий день?

Тем не менее Антоху я проинформировал весело:

— Сидит!

— Хепенинг! — отозвался Антон. Видимо, он думал о том же, о чем и я. — Помнишь, он в спортзале ночным сторожем работал?

— Так его же выгнали.

— Ну и что? Федулкина не знаешь? Отовсюду гонят, но везде любят. А уж если начнет уговаривать, с его-то напором…

Федулкинский напор мы оба знали.

Теперь нам самим было любопытно, как поведет себя тот у подъезда, если мы просто выйдем и, допустим, двинем в центр. У Федулкина свой эксперимент, у нас будет свой.

— Стоп, — сказал вдруг Антоха, — минуту. Я знаю, где он. Помнишь Нинку, светленькую, пончик такой? Он у нее уже недели две кантуется.

— Позвони.

— Номер не помню, где-то на бумажке записал… Ладно, как пойду, загляну, она же за квартал от меня… Ну чего — в центр?

Я сказал, что расхотелось. Вообще-то причина была другая: а вдруг эта девка позвонит? Уж больно голосишко был своеобразный, что-то есть. Велела сидеть дома — надо сидеть. Я подумал, что хорошо бы ее сегодня зазвать на ночь. После всех волнений — в самый бы раз. Ведь обещала — будешь живой, трахнемся. А я как раз живой.

Мы сыграли пару партий в шахматишки, попили чаю, и Антон ушел, пообещав сразу звякнуть из дому. Прежде чем его выпустить, я все же прислушался — но на лестничной площадке не было никого. В окно я видел, как Антоха вышел из подъезда и скрылся в проходе — малый в свитере лишь лениво глянул ему вслед.

Хепенинг…

Дуня или как ее там позвонила через час с чем-нибудь.

— Живой?

— Как видишь. Вот только…

— Чего? — спросила она с легкой тревогой.

— Скучаю. Пришла бы, повеселила.

— Еще духарится, — сказала она опять как бы не мне, а кому-то рядом. Может, как раз Федулкину?

— Так придешь? — спросил я.

В ответ последовало указание:

— Сиди и не высовывайся.

— А я чего делаю? Сижу, жду тебя, сама обещала… Да, кстати, Федулкин далеко?

— Кто? — удивленно прозвучало в трубке.

Удивление это не значило ничего, и я повторил, как ни в чем не бывало:

— Федулкин.

— Крыша поехала, — объяснила Дуня кому-то рядом и лишь потом посоветовала мне: — Знаешь что, Вася? Не ищи приключений, они тебя сами найдут.

— А меня обижать не за что, — возразил я, — я Федулкина всегда хвалил.

— Да пошел ты со своим Федулкиным! — взорвалась она, но вдруг быстро проговорила: — Ладно, потом.

И вновь из трубки пошли гудки.

Вскоре опять позвонили — но теперь на мое «алло» никто не ответил.

Я снова глянул с подоконника вниз. У соседнего подъезда никого не было. Оглядел сверху двор — он был абсолютно безгрешен, ни одной опасной фигуры. Похоже, игра кончилась.

Мне вдруг стало удивительно легко. Все-таки эта глупость нервы потрепала. Черт бы их всех побрал с их хепенингами, суки, юмористы за чужой счет.

Опять позвонили. Я пару раз сказал «алло» и уже хотел класть трубку, но оказалось, Антон.

— Все в норме? — спросил он. Голос был странный, словно бы пустой, никакого выражения.

— Естественно, — сказал я, — а у тебя?

И опять он ответил через паузу:

— Понимаешь… В общем, за мной тоже следили.

— Как? — не поверил я. — Я же в окно смотрел, тот в свитере так и остался у подъезда.

— А там еще один был, на улице. Может, и ошибаюсь, но вряд ли. Специально попетлял. Куда я, туда и он.

— И чем кончилось?

— Схватил частника, проехал две улицы и нырнул в метро. Оторвался.

— Хепенинг разрастается, — задумчиво проговорил я. — У тебя нет ощущения, что Федулкин малость заигрался?

— Это не Федулкин, — тем же пустым голосом ответил Антон, — Федулкина в понедельник хоронят.

— Да ты что?! — заорал я.

— Вот так вот, — сказал Антон, — я на него грешу, а он в морге. В четверг ночевал у Нинки, в пятницу не вернулся. А утром нашли на тротуаре у детского садика.

— И кто его? — спросил я отупело.

— Они не докладывали. Чем-то по голове, насмерть.

— А Нинка что говорит?

— Она же дура. Кусок мяса. Вопит, что ни при чем тут, и все.

Он замолчал. И мне говорить не хотелось. Потом я все же произнес неопределенно:

— Что-то мне все это здорово не нравится.

Тут же мне стало стыдно, потому что подумал я не о Федулкине, лежащем в морге, а о нас, живых. Но, похоже, и у Антона мысль качнулась туда же.

— Я вот колеблюсь, — сказал он, — может, сразу стоило в милицию позвонить?

— И что сказать?

— Приехали бы хоть, паспорта у этих проверили.

— Думаешь, приедут?

— Толково объяснишь, приедут. А так что — сидеть и ждать?

Тут я задал вопрос, который не шел у меня из головы: