Книга Память без срока давности, страница 25 – Агата Горай

Альбом и карандаш давно стали моими бессменными друзьями. Всякую свободную минуту я старалась отвлекаться на свои каляки-маляки, и это утро сентября не стало исключением.

Задумчиво вывожу на белоснежном листе очередного монстра непонятного пола и происхождения. Дверь в класс резко открывается. В нее не спеша повалил народ.

– Ты видела этого новенького?

– Не успела. А что, есть на что посмотреть?

– «Есть на что посмотреть»? Журавлева, ты что, издеваешься? На него не смотреть сложно!

– Да ладно тебе, Соня, неужели он круче твоего Костина?

– Гаврилова, издеваешься? Костин и рядом не валялся. Этот Шивов будто с другой планеты. У наших парней ведь как: если рожей вышел – обязательно придурок, если умом блещет – морда кирпича просит, если личико вроде ничего и с головой порядок – хлюпик, ну или гонора столько, что не вывезти. А Шивов…

Бородина с таким восхищением произносит это «Шивов», что даже у меня дух перехватывает. Это ж кем нужно быть, чтоб произвести подобное впечатление на эту стерву? У ее приспешниц Журавлевой и Гавриловой мгновенно начинают течь слюни. Интересно, как скоро они друг другу глотки перегрызут в борьбе за внимание этого таинственного одноклассника.

Девчонки рассаживаются на свои места в первых рядах, и я уже не слышу их болтовню. Пытаюсь снова отключиться от внешнего мира, но…

– Чувак, добро пожаловать, так сказать, – со стороны двери звучит громко и радушно.

– Благодарю. Надеюсь, поладим со всеми.

– Хах, не надейся. Со всеми – плевое дело. Нужно общий язык находить с нужными людьми. Думаю, тебе не понадобится много времени, чтобы разобраться – ху есть ху.

Тупой смешок Темирова, и снова звучит завораживающий своей хрипотцой и мужественностью незнакомый голос. Инстинктивно кошусь в сторону входной двери и обалдеваю! Впервые в жизни я вынуждена согласиться с Бородиной – новенький просто красавчик.

Незнакомец выше на темно-каштановую голову густых волос светловолосого Тимура Темирова. Под небрежно надетым пиджаком однозначно подкачанное тело, которое на фоне достаточно худого Тимура только выигрывает. Лицо не подростка, а молодого мужчины – сильного и самоуверенного, в то время как Темиров – смазливый мальчишка, не более того. А этот голос… Шивов мог нести любую чепуху об охоте, рыбалке, погоде, всемирном потеплении, миграциях саранчи… Но я готова слушать его настолько внимательно и преданно, будто от этого зависит моя жизнь.

Глупо, банально, предсказуемо, но в Шиву влюбились все без исключения девочки нашего класса, и не только нашего. Я в этом случае оказалась в общей массе. Вот только в отличие от любой, даже самой некрасивой одноклассницы у меня не было никаких шансов на взаимность.

Буль, чтоб его!!!

Вот он – еще один мой личный конец света – безответная любовь. Думала, хуже, чем без помощи зеркал видеть в мельчайших подробностях собственное изображение, уже не будет – ошибалась. Видеть перед глазами образ того, кто никогда не окажется моим, – еще больнее.

В глубине меня, будто гигантский червь, моментально начинает шевелиться всепожирающая ненависть. Ненавижу эту жизнь! Ненавижу счастливых и беззаботных одноклассников! Ненавижу весь белый свет!

С самого проклятого дня в моей жизни я безумно боялась подобных чувств, и то, что в нашем небольшом городке до сих пор мне ни разу не встречался парень, которого смогло бы выбрать мое сердце, было, пожалуй, единственной радостью. Но откуда-то суждено было взяться Платону. Чтобы влюбиться впервые, мне хватило одного косого взгляда. Первая любовь, плюс любовь с первого взгляда, плюс безответная любовь – охренительно термоядерная смесь!

Ладошки становятся влажными. Сердце ускоряется. Катастрофически недостает кислорода, будто этот Шивов втянул его весь, без остатка, в себя.

Спустя несколько секунд я опомнилась. Пялюсь в свой альбом, но рисовать больше не хочется. Темиров быстро представляет Платона народу, а народ – Платону. Забыв упомянуть обо мне, будто и нет меня вовсе.

Тимур предлагает Платону занять любое понравившееся свободное место и… Мало мне ада наяву, так этот парень выбирает свободную парту справа от меня. Улавливаю аромат его духов – он пахнет морем и теплом.

– Не помешаю?

Не уверена, что Платон обращается ко мне. Не рискую взглянуть на него. Отмалчиваюсь, делая вид, что рисую.

– Кх-м-м, Платон, может, тебе стоит присмотреть место в первых рядах? Думаю, Кулаков с удовольствием уступит тебе свое, – раздается кокетливый голосок Бородиной.

Тут же звучит вежливое:

– Спасибо, но нет. Не люблю быть на виду. – Платон садится за соседнюю парту.

Вдавливаю карандаш в белоснежный лист так, будто в руках не хрупкое дерево с сердцевиной из графита, а свинец чистой пробы, который я пытаюсь затолкать в мрамор. Каракули, которые выходят из-под моего «пера», смело можно вручать на прочтение слепым, шрифт Брайля по сравнению с моим ничто.

– Черт! – шепчу я, когда кусочек черного графита отлетает в сторону.

– Лучше пользоваться карандашами фирмы «Strong», они реже ломаются.

– Спасибо, – шепчу я и опускаю голову так низко, что еще немного – рисовать стану собственным носом. Волосы – шторы, за которыми моему новому «соседу» не разглядеть меня.

– Познакомимся? А то Тимур мне тебя не представил. Я Платон, а как к тебе обращаться?

Еще бы Темиров нас познакомил! Ага, сейчас. Интересно, как бы это звучало в его исполнении? «А это наша убогая Лиза Кот, которая для всех нас будто бельмо на глазу». Ну, или что-то в этом духе.