Онлайн книга «Солнце тоже звезда»
|
Отдышавшись, я целую кончик ее носа. – Говорил тебе. – И еще раз целую. – Ты фетишируешь на носы? – говорит она, а потом спрашивает: – Что именно ты мне говорил? Я перемежаю свои слова поцелуями в нос. – Нам. Поцелуй. – Суждено. Поцелуй. – Быть. Поцелуй. – Вместе. Поцелуй. Она отстраняется. Ее глаза – словно грозовые облака. Мне сложно оторваться от нее, разлучить нас – это как разделить два магнита. Я что, отпугнул ее своими разговорами о судьбе? Она отодвигается от меня, образуя между нами слишком большой разрыв. Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Несколько секунд назад мне казалось, что он будет длиться вечно. – Не хочешь спеть еще одну песню? – спрашиваю я. Мой голос срывается, и я откашливаюсь. Я перевожу взгляд на экран. Мы не успели увидеть ее баллы, перед тем как начать целоваться. У нее 89 % попаданий – кошмарный результат. Крайне сложно набрать меньше 90 % в норэбане. Она тоже молча смотрит на экран. Я не могу понять, что творится у нее в голове. Почему она противится тому, что существует между нами? Она прикасается к своим волосам, натягивает прядь и отпускает ее, натягивает еще одну и снова отпускает. – Прости, – говорит она. Я подсаживаюсь к ней, сводя на нет расстояние, которое она создала между нами. Ее руки сложены на коленях. – За что ты просишь прощения? – За то, что я то холодная, то горячая. – Еще недавно ты холодной не была, – говорю я, выдавая самую неудачную шутку (наряду с каламбурами, намеки с сексуальным подтекстом – низшая форма юмора), на которую был в этот момент способен. Я даже поигрываю бровями, а потом жду ее реакции. Она может быть любой. Улыбка расползается по ее лицу. – Ух ты, – говорит она, и ее голос теплеет. – Ты определенно умеешь обращаться со словами. – И с дамами, – говорю я, явно переигрывая. Я с радостью выставлю себя на посмешище – только бы рассмешить ее. Она снова смеется и откидывается на спинку дивана. – Уверен, что тебе стоит быть поэтом? Это была худшая строчка из всех, что я слышала. – Ты ждала чего-то… – Более поэтичного, – подсказывает она. – Шутишь? Большинство стихотворений – о сексе. Она настроена скептически. – У тебя есть реальные данные, которыми ты можешь подкрепить свои слова? Хочу видеть цифры. – Ученый! – упрекаю ее я. – Поэт! – парирует она. Мы оба улыбаемся, ужасно довольные и не пытающиеся скрыть свое удовольствие друг от друга. – Почти все стихотворения, которые я читала, – о любви, сексе или звездах. Вы, поэты, просто помешаны на звездах. Падающие звезды. Летящие звезды. Умирающие звезды. – Звезды важны, – со смехом признаю я. – Конечно, но почему не писать больше стихов о солнце? Солнце тоже звезда, и для нас самая важная. Оно заслуживает пары стихотворений. – Заказ принят. С этого момента я буду писать стихи исключительно про солнце, – объявляю я. – Вот и отлично. – А если серьезно, то, на мой взгляд, в большей части стихотворений речь идет о сексе. Роберт Геррик написал стихотворение под названием «К девственницам – не упустите время». Она садится в позу лотоса на диване и сгибается пополам от смеха: – Быть такого не может. – Очень даже может, – говорю я. – По сути, он рекомендовал девственницам скорее потерять невинность на случай скорой смерти. Боже упаси умереть девственницей. Ее смех угасает. – Может, он просто хотел сказать, что мы должны жить настоящим моментом. Так, словно сегодня – это все, что у нас есть. Она снова кажется серьезной и грустной, и я не знаю почему. Она опускает затылок на спинку дивана и смотрит вверх, на диско-шар. – Расскажи мне о своем отце, – прошу я. – Мне не сильно хочется о нем говорить. – Я знаю, но все равно расскажи. Почему ты считаешь, что он тебя не любит? Она поднимает голову с дивана, чтобы посмотреть на меня. – Ты упертый, – говорит она и снова откидывает голову. – Настойчивый, – поправляю я. – Не знаю, как это объяснить. Основная его эмоция – сожаление. Словно он совершил какую-то гигантскую ошибку в прошлом, повернул не туда и вместо того, чтобы оказаться там, где должен был, вынужден жить этой жизнью, со мной, мамой и моим братом. Когда она произносит это, ее голос дрожит, но она не плачет. Я беру ее за руку, и мы оба смотрим на экран телевизора. Пляшущие баллы сменились беззвучной рекламой казино Атлантик-Сити. – Моя мама рисует очень красивые картины, – говорю я. – Они правда невероятные. Я до сих пор помню, как в маминых глазах стояли слезы, когда папа преподнес ей этот подарок. Она тогда сказала: «Ёбо [18], тебе не обязательно было это делать». – «Это тебе лично, – ответил он. – Раньше ты все время рисовала». Я был так удивлен. Я думал, что мне известно о маме все – о них обоих, – но оказалось, что существует некая тайная история, которой я не знал. Я спросил ее, почему она перестала рисовать, а она махнула рукой так, словно пыталась стереть память о прошлом. «Давно это было», – сказала она. Я целую Наташину руку, а потом сознаюсь: – Иногда я задумываюсь: а может, выбрав нас, она пошла неправильной дорогой? – Да, но считает ли так она сама? – Не знаю. Хотя могу предположить, что она довольна тем, как повернулась ее жизнь. – Это хорошо. Можешь себе представить, каково это – всю жизнь прожить с мыслью о том, что совершил ошибку? – Ее в буквальном смысле передергивает, когда она говорит это. Я подношу ее руку к губам и целую. Ее дыхание меняется. Я пытаюсь притянуть ее к себе, поцеловать ее, но она меня останавливает. – Расскажи мне, почему ты хочешь быть поэтом? – просит она. Откинувшись на спинку дивана, я провожу большим пальцем по костяшкам ее руки. – Не знаю. Если честно, я не уверен, что хочу делать это своей основной профессией. Не понимаю, как можно сейчас сделать выбор. Все, что я знаю, – мне это нравится. Мне правда нравится поэзия. У меня появляются мысли, и мне нужно записать их, а когда я их записываю, получаются стихи. Когда я пишу, ощущаю себя живым. Совсем как, когда… Я замолкаю, не желая снова ее отпугнуть. Она поднимает голову со спинки дивана: |