Онлайн книга «Семена времени»
– Попробую. Хайморелл проводил эксперименты в течение долгого времени (в этом смысле, я заметил, слово «время» в языке Клитассамины присутствовало), однако ему никак не удавалось добиться полного успеха. Наибольшая глубина, на которую он сумел проникнуть в прошлое, три поколения. – Прошу прощения? Клитассамина вопросительно поглядела на меня. – На три поколения в прошлое? – Совершенно верно. Я встал, выглянул в одно из сводчатых окон. Снаружи сияло солнце, зеленели трава и деревья… – Пожалуй, вы правы, мне лучше отдохнуть. – Наконец-то разумные слова. Не забивайте себе голову. В конце концов, долго вы здесь не пробудете. – То есть я вернусь в свое старое тело? Клитассамина кивнула. Променять новое на старое – дряхлое, изувеченное, раздираемое болью… – Ну уж нет, – заявил я. – Не знаю, где я и кто я такой, однако одно мне известно наверняка – в ту преисподнюю я больше не вернусь. Девушка посмотрела на меня и печально покачала головой. На следующий день, проглотив очередную порцию леденцов, которые запил чем-то вроде молока со странным, ускользающим привкусом, я вышел вслед за Клитассаминой в холл и направился было к летающим креслам, но остановился. – А пешком нельзя? Я так давно не ходил. – Конечно, конечно. По дороге несколько человек окликнули ее, а двое или трое – меня. В их взглядах сквозило любопытство, но держались они доброжелательно и не задавали малоприятных вопросов. По всей видимости, им было известно, что я – не Хайморелл, однако они, похоже, не находили в том ничего особенно удивительного. Мы вышли на тропинку, что бежала, лавируя между деревьями. Зеленая трава, яркое солнце – ни дать ни взять Аркадия. Я шагал осторожно, словно ступал по чему-то хрупкому, и наслаждался витавшими в воздухе ароматами. Кровь бурлила в жилах – Боже мой, давно забытое ощущение! – Где бы я ни оказался, здесь просто здорово. – Да, – согласилась моя спутница. Какое-то время мы шли молча, потом я спросил: – Что вы имели в виду под «концом человеческой истории»? – То, что сказала. Мы полагаем, что человечество достигло пика своего развития. Даже не полагаем, а практически уверены. Иными словами, мы умираем. – По вашему цветущему виду этого не скажешь, – заметил я, пристально поглядев на девушку. – Да, тело отличное, – согласилась она с улыбкой. – Наверно, самое лучшее из всех, которые у меня были. Я притворился, что не расслышал последней фразы. – И в чем причина? Бесплодие? – Нет. Детей и впрямь рождается не очень много, но то скорее следствие, чем причина. Умирает нечто внутри нас, то, что отличает человека от животного. Малукос. Про себя я перевел это слово, как «дух» или «душа», что, впрочем, не совсем, как мне кажется, соответствовало истине. – Значит, у детей… – Да, у большинства из них малукоса нет. Они рождаются слабоумными. Если так пойдет и дальше, нормальных людей скоро не останется вообще. Я поразмыслил, чувствуя себя так, словно вновь погрузился в наркотические грезы. – И давно это началось? – Не знаю. Саланию невозможно выразить математически. Правда, кое-кто пробует применить геометрию… – Неужели не сохранилось никаких записей? – не слишком вежливо перебил я, испугавшись, что опять окажусь в дебрях непонимания. – Почему же, сохранились. Именно благодаря им мы с Хаймореллом сумели изучить ваш язык. Однако они изобилуют пробелами протяженностью во многие тысячи лет. Человечество пять раз стояло на краю гибели. Не удивительно, что множество документов потеряно. – И сколько же остается до конца? – Тоже неизвестно. Мы пытаемся продлить свое существование в надежде найти шанс выжить. Ведь может так случиться, что малукос появится вновь. – Что значит «продлить»? За счет чего? – За счет переселения. Когда с прежним телом что-то случается или когда, человек доживает до пятидесяти лет, он переселяется в новое, в тело кого-либо из слабоумных. Это, – Клитассамина поднесла к глазам ладонь, будто изучая, – мое четырнадцатое тело. – Выходит, так может продолжаться бесконечно? – Да, пока есть те, в чьи тела можно переселяться. – Но… Но это бессмертие! – Ничего подобного, – снисходительно возразила девушка. – Это всего лишь продление жизни. Рано или поздно с человеком неизбежно что-нибудь происходит, так утверждает теория вероятности. А через сто лет или завтра – какая разница? – Или через тысячу, – проговорил я. – Или через тысячу. Роковой день обязательно наступит. – Понятно. – Лично мне подобное «продление жизни» казалось весьма похожим на бессмертие. Я не сомневался в том, что Клитассамина говорит правду. События последних дней подготовили мой рассудок к восприятию чего угодно, сколь фантастическим ни выглядело бы это «что угодно». Однако ее слова вызвали у меня в душе бурю возмущения. Некий внутренний цензор, который поселился в сознании едва ли не каждого человека еще со времен пуритан, подсказал мне, что процедура, о которой так спокойно рассуждает Клитассамина, символически сродни каннибализму. Ну что за мир – идиотские прозрачные одеяния, безмятежный образ жизни и вдобавок… Должно быть, мои чувства отразились у меня на лице, поскольку Клитассамина прибавила без намека на сожаление в голосе: – Для прежней его хозяйки это тело не имело никакого значения. О нем не заботились, оно, можно сказать, пропадало. А так я рожу детей, кое-кто из которых, быть может, окажется нормальным ребенком. Когда вырастет, он также сможет поменять тело. Стремление выжить существует и поныне; мы надеемся на открытие, которое спасет человеческий род. – А что стало с прежней хозяйкой вашего тела? – От нее осталось всего два-три инстинкта, которые переселились в мое старое тело. – Пятидесятилетнее? Значит, вы отобрали у той девушки целых тридцать лет жизни? – Зачем ей такое тело, если она не в состоянии воспользоваться его преимуществами? Я не ответил. Меня поразила неожиданно пришедшая в голову мысль. Обдумав ее, я произнес: – Выходит, вот над чем работал Хайморелл? Он пытался глубже проникнуть в прошлое, с тем чтобы пополнить запас тел? Верно? Потому я и здесь? – Верно, – безразличным тоном подтвердила Клитассамина. – Он наконец-то добился настоящего успеха, осуществил полноценный обмен. Признаться, я не слишком удивился. Возможно, осознание произошло уже давно, однако только теперь стало явным. Требовалось, впрочем, многое уточнить, поэтому я продолжил расспрашивать Клитассамину. |