Книга Рыжий дьявол, страница 86 – Михаил Демин

— Признаться, не совсем…

— Но ты вспомни известную шутку. Задается вопрос: как доказать, что советская страна непобедима? И следует ответ: вот уже полвека в России процветает всеобщее жульничество… Ее беспрерывно разворовывают, пропивают, а ей хоть бы что! Она по-прежнему держится! И даже богатеет!

— Анекдот известный, — улыбнулся я, — классический.

— И весьма справедливый… Но в чем же тут секрет? А именно в том, что система наша — замкнутая. Обращающиеся внутри нее ценности всегда остаются при ней. И все украденные рубли, рано или поздно стекаются в одно место; возвращаются в государственную казну!

— А ведь и верно, — сказал я. — Так оно и есть… Конечно, если не учитывать черный рынок.

— Да, — согласился он, — если не учитывать черный рынок.

Он снова взял папиросу. И на этот раз закурил, затянулся сильно. И сказал, кутаясь в дым:

— Между прочим, в одном из поступивших на тебя доносов говорится также и о черном рынке, о том, что ты, вроде бы хорошо знаком с этой средой, с этим подпольем…

И вот после этих слов я окончательно понял, что мне надо уезжать отсюда немедленно, и как можно дальше!

* * *

Было уже поздно, и я решил отложить отъезд до утра. И простившись с Мироновым, пошагал в гостиницу.

Андрей в общем-то предлагал мне остаться и переночевать у него, но говорил он об этом как-то сдержанно, вяло, с кислым выражением лица. И я догадался, что мое пребывание в доме не очень-то его устраивает… И обидевшись, ушел. И это был еще один явный мой промах.

В вестибюле гостиницы я сразу же лицом к лицу столкнулся с репортером Афоней. Он только что вышел из дверей ресторана и был слегка возбужден… И он засуетился, засыпал меня вопросами. Его интересовало все: давно ли я здесь? И зачем? И что я собираюсь делать в дальнейшем?

Я отвечал неохотно. Мне хотелось побыстрее от него отделаться. Ведь этот парень был тесно связан с местной милицией! И, кто знает, может быть, именно ему и принадлежали некоторые доносы…

Но все же мне пришлось, соблюдая традицию, пройти с ним в ресторан и выпить там по стаканчику — за встречу.

Затем я поднялся к себе в номер. Сел на кровать. И только тут почувствовал, как я устал! Надо пораньше лечь, решил я, получше выспаться… И завтра чуть свет в дорогу! Самое главное, вовремя смыться…

И только я так решил, в дверь постучали. Я отворил ее. И отшатнулся, отступил на шаг.

У порога, посмеиваясь, стоял мой давний знакомый — старший лейтенант Хижняк. Впрочем, теперь он имел уже другое звание. На его плечах поблескивали новенькие золотые капитанские погоны.

Он был не один. За его спиной маячила какая-то штатская фигура в меховой шапке и шубе… И я подумал с беспокойством: вот сволочь Афоня! Уже успел настучать, навел мусоров…

Однако деваться было некуда; я изобразил улыбку и сделал приглашающий жест:

— Заходите. Прошу. Вас, капитан, надо, я вижу, поздравить с повышением…

— Так же как и вас — с успехом! — весело откликнулся Хижняк. — Я ведь следил по газетам за ходом Всесоюзного совещания, читал ваши стихи… Недурно, да. Недурно.

Он прошел в комнату. И спутник его за ним. И капитан сказал, кивнув в его сторону:

— Познакомьтесь — товарищ Никишин!

Никишин был грузен, седоват и далеко уже не молод. Пожимая его пухлую, мягкую руку, я спросил:

— Вы из одного отдела?

— Да не совсем, — проговорил тот уклончиво. И сейчас же Хижняк сказал.

— Товарищ Никишин из КГБ.

— Ого! — сказал я. — Так значит, дела серьезные?

— Да вы не пугайтесь, — подмигнул мне Хижняк. Он расстегнул шинель и уселся, развалясь, на диване. — Что это вы такой нервный… Должен сказать, что товарищ Никишин — большой знаток литературы! И он так же, как и я, является поклонником ваших стихов.

— Ах вот как, — пробормотал я, — что ж, встреча со знатоками — дело приятное… Но все же, я полагаю, вы явились не только ради стихов?

— Вы правы, — помедлив, сказал Хижняк. — Не только… У меня есть и кое-какие другие вопросы.

— Какие же?

— Да вот хотя бы… — Он порылся в боковом кармане. И вынув оттуда какую-то фотографию, протянул ее мне. — Что вы об этом скажете?

Я взял фотографию и с изумление узнал в ней старый снимок моей очурской машины; тот самый снимок, который сфабриковал когда-то покойный Ландыш. Тот самый, при помощи которого меня пытались шантажировать…

— Карточка знакомая, а? — спросил Хижняк.

— Да, кажется. Вы ее нашли у Ландыша?

— Нет, — сказал капитан, — не у него.

— А где вы ее достали?

— Ее дала Клава. Сестра Ландыша… Так называемая сестра… Вы ведь с Клавой старые друзья?

— Друзья? — повторил я с усмешкой. — Что вы, наоборот.

И невольно голос мой дрогнул. Я ощутил приближение опасности. И понял, что вот тут, наконец-то, меня настигла Клавкина месть.

— На последнем допросе, — сказал Хижняк, — она рассказывала о вас любопытные вещи.

— Да что она может рассказать? — воскликнул я. — Все это ложь! Она давно пыталась меня как-то соблазнить, прибрать к рукам, использовать. А когда это не вышло, решила мне мстить. И вот сейчас… — Я вдруг запнулся. Перевел дух. И спросил негромко:

— Вы говорите — на последнем допросе… Она, стало быть, арестована?

— Да. Ее задержали в Абакане еще в ноябре.

— Так в чем же дело? Устройте нам очную ставку!

— К сожалению, не могу, — развел руками Хижняк. — Две недели назад случилось несчастье. Она умерла. В абаканской тюрьме.

— Как умерла? — спросил я с глупым видом. — Совсем?.. То есть я имею в виду, что с ней произошло? Заболела, что ли?

— Нет, повесилась, — сказал он, поджимая губы, — или ее повесили… История, в общем темная. Ее ведь задержали без моего ведома! И поместили в ту тюрьму, где находится Ванька Жид… А делать этого было нельзя.

— Так Ванька жив? — спросил я обрадованно. — Он, кажется, был ранен…

— Вылечился, — небрежно сказал Хижняк. — Но освободится он теперь не скоро; его ждут самые далекие заполярные рудники… А, впрочем, мы отвлеклись. Поговорим-ка о вас.

Он отобрал у меня карточку, прищурился и щелкнул по ней ногтем.

— На основании вот этого фото и показаний Клавдии Ландышевой я могу теперь ходатайствовать перед прокурором о возбуждении против вас уголовного дела.

В этот момент Никишин сказал, тяжело шевельнувшись на стуле:

— Ну, ну, зачем же так? Молодой человек, возможно, ошибся, наделал каких-нибудь глупостей… Но у него, я верю, еще не все потеряно.