Книга Счастливы по-своему, страница 41 – Татьяна Труфанова

— Понятненько. Так и будем коротать дни.

— Не трусьте. Этим займется Юля, — взмахнула холеной рукой теща. — Но разумеется, всю процедуру нужно делать с голой попой.

— Чьей, извините, голой попой?

Перед глазами Степы вмиг предстала жена, обнаженная ниже пояса.

Нина воззрилась на него, как на слабоумного.

— Попа — Ярослава. Я-ро-сла-ва. Так! Я надеюсь, вы даете попке ребенка подышать?

— Э-э… До сих пор Яся прекрасно дышал носом и ртом, — неловко пошутил Степа.

— Мон шер ами, у меня лимит глупостей на сегодня исчерпан. — Теща поджала красный рот. — Скажите мне без увиливаний: вы голопопите?

— Какое замечательное слово! Голопопим ли мы? — засмеялся Степа. — Кстати, пряники! Попробуйте пряники — свежие, очень вкусные, ага.

Нина не дала сбить себя с толку.

— Слово ужасное, но ему трудно найти замену. Итак, — она вперила в Степу испытующий взгляд, — вы голопопите?

Степа, впервые услышавший глагол «голопопить», недоуменно развел руками.

— Так я и знала! Выходит, Юля меня обманывала! — трагически воскликнула Нина Яковлевна.

— Нет-нет! Наверняка они с Ясей голопопят, угу, голопопят день-деньской, оба, как только я ухожу на работу, — попытался исправить промашку Степа. — Я просто не в курсе. А хотите… Хотите, я прямо сейчас начну?

Теща на секунду изумилась, пока не увидела, что Степан имел в виду все же не себя, а сына.

— Свободу попе! Свободу попе! Это же такая славная, розовая попа, она тоже, тоже хочет дышать полной грудью, — говорил Степа, стаскивая с Яси штаны и подгузник. Яся недовольно повякивал.

И вот ненужные покровы были сброшены на пол, а на руках у Степы остался свободный голопоп.

— Наконец-то, да, Яся? — благодушно сказала Нина. — Давно было пора. Вы посмотрите, какой довольный ребенок!

Яся и вправду довольно вертел головой по сторонам. Ему всегда нравилось озирать окрестности с высоты положения «на ручках». Нина потянулась к нему, и Яся, завороженный сверканием циркония, потянулся ручонками к ее руке. Степа сделал шаг ближе, и тут…

— Ай! — вскрикнула Нина, а Степа увидел, как от младенца выстрелила дугой тонкая струйка.

Все, что успел Степан, — повернуться вместе с Ярославом влево. Вместе с этим поворотом Ясин фонтанчик прочертил в воздухе кривую, пролившуюся на пол и на обеденный стол. Последний отрезок мокрой кривой соединил две чашки с чаем и миску с пряниками.

— Сте-опа! О-о-о! Это ж надо было додуматься — взять младенца без подгузника на руки! Вы б его еще к люстре подняли!

Степа сконфуженно и многословно извинялся. Нина замывала у раковины край своей блузки, помеченной голопопом.

— А ты хулиган, ты опасный, — грозила пальцем внуку Нина.

Степа между тем отправился за тряпкой.

— Добрый ве… — Дверь открылась, и из сеней вошла Юля. Вошла и замерла, увидев мать.

За одну секунду на ее лице пронеслись удивление, разочарование и безнадежная готовность к предстоящему скандалу.

— У-у-у, вот мой Воробей-глупыш! — театрально простерла мать руки к Юле. — Ты в порядке, маленькая? Сильно болит?

Юля удивилась еще сильней и приоткрыла рот, но не успела она произнести ни слова, как из ванной вылетел Степа с половой тряпкой и ринулся к ней.

— Юля! — воскликнул он с таким пылом, будто не видел жену полгода. — Ну как ты? Как ты сходила к хирургу? — спрашивал Степа, сигналя ей глазами.

— Я-а-а… я так, да, сходила, — постепенно включилась Юля.

— А мы без тебя скучали. Тосковали. Угу, угу. Но не мог же я тебя, это, не отпустить! Как твой нарыв? Тебе вскрыли нарыв?

— Да, да, вскрыли, — закивала Юля и с облегчением сказала матери: — Как хорошо, что меня Степа отпустил!

— Еще бы! Ма повре фий! — Нина сделала брови домиком. — Иди ко мне, покажи. Сейчас болит?

Юля схватилась рукой за плечо, будто прикрывая больное место, но Степа вмешался вовремя:

— Нарыв на ноге — это ж! Ух! Как неудобно, когда нарыв на ноге!

Юля мигом опустила взгляд вниз. Из-под джинсов выглядывали две маленьких и вполне здоровых на вид босых ступни. Левая ступня нервно дернулась. Все посмотрели туда же, куда Юля.

— Но хотя бы не на пятке! — нашелся Степа. — Ведь у тебя нарыв был выше… ну да, ага. Где он там? На бедре! На бедре, правда?

— Именно, — мрачно ответила Юля.

— Ты еще говорила, что больно сидеть. Да! — сказал Степа, смакуя свою крохотную месть. Его раздражало, что Юля не может набраться смелости и попросить мать помочь им с Ясей.

Юля непонимающе прищурилась. Степа развернул ее спиной и затыкал пальцем в левую ногу чуть ниже попы.

— На бедре сзади нарыв, ага! Поэтому только стоя! — весело объяснял Степа, обращаясь к теще.

— Ой! — запоздало ойкнула Юля.

— Что?

— Осторожно, — отвела его руку Юля. — Там еще болит… под повязкой.

Степа отодвинул Ясю, с интересом возившего ладошками по луже на полу, и вытер ее тряпкой. Затем, немного подумав, вытер Ясины ручки о свою рубашку и на этом счел свою миссию выполненной. Тем временем Нина воскликнула:

— Но почему ты не позвонила мне, не сказала? Я бы примчалась!

Юля неопределенно покачала головой.

— Мм… А ты могла бы посидеть с Ясей?

Она взяла сына на руки. Веселый голопоп тут же дернул ее за каштановую прядь.

— Сидеть? Хочешь сделать из своей матери наседку? — вспыхнула Нина Яковлевна. — Когда у меня такой кавардак?! Если бы ты звонила мне чаще, ты бы знала. Что ни день, то зачет, экзамен, эти бесконечные стопки рефератов, а еще дипломники! Про гадюшник на кафедре я промолчу. Я к вам сейчас еле вырвалась!

Юля вздохнула и прислонилась к буфету.

— Я понимаю… Мы думали, знаешь… может быть, уже взять няню?

В присутствии матери голос Юли становился тоньше, будто она из взрослой женщины превращалась в девочку десяти лет.

— Импосибль! — фыркнула Нина.

— Почему же, извините, импосибль? — влез Степа.

— Потому что, извините, аржан! — Нина потерла пальцы в щепотке. — Няня, этот атрибут красивой жизни вам не по карману. Если только у тебя не обнаружился дальний родственник, жаждущий передать свои миллионы.

— Нет! — в один голос ответили Степа с женой.

Яся захотел слезть с рук, и Юля отпустила его. Она потерла морщинку между бровей.

— Я подумала, если я выйду на работу… — сказала Юля.

— Ха-ха! Я же знаю, какая у тебя зарплата в музее. Ты ее всю будешь отдавать няне! Ах ты мой глупыш, Воробей-глупыш! — Нина прижала к своей объемистой груди голову дочери. — Бросать Ясечку, наше сокровище, — ради чего?