Онлайн книга «День триффидов»
Она ответила не сразу. Была в ней какая-то неуверенность, которая очень не шла ей. Я ждал, пока она заговорит. У меня почему-то комок подкатил к горлу. Понимаете, она была молода и она была прекрасна. Вся жизнь должна была лежать перед нею: возможно, чудесная жизнь. Всегда есть что-то немного печальное в молодости и красоте при любых обстоятельствах, не правда ли?.. – Вы собираетесь уходить? – сказала она. Это был наполовину вопрос, наполовину утверждение тихим, чуть нетвердым голосом. – Я этого не говорил, – возразил я. – Да, – согласилась она. – Но это говорят другие… И ведь это правда? Я ничего не сказал. Она продолжала: – Так нельзя. Вам нельзя бросать их. Вы им нужны. – Мне здесь нечего делать, – сказал я. – Все надежды напрасны. – А вдруг окажется, что не напрасны? – Этого не может быть… не сейчас. Мы бы уже знали. – Но если они все-таки оправдаются? А вы все бросили и ушли?.. – Вы полагаете, я не думал об этом? Мне здесь нечего делать, говорю я вам. Я был чем-то вроде наркотика, который впрыскивают больному, чтобы хоть немного продлить его жизнь… не вылечить, а именно отсрочить смерть. Несколько секунд она молчала. Затем она проговорила нетвердо: – Жизнь прекрасна… даже такая. – Она едва владела собой. Я не мог выговорить ни слова. – Вы можете не дать нам умереть. Всегда есть шанс… просто шанс, что что-нибудь случится, даже сию минуту. Я уже сказал, что думаю, об этом и не стал повторяться. – Это так трудно, – проговорила она, словно сама себе. – Если бы только я могла видеть вас… Но, конечно, если бы я могла видеть… Вы молоды? Голос у вас молодой. – Мне около тридцати, – сказал я. – И я очень обыкновенный. – Мне восемнадцать. Это был день моего рождения… день, когда пришла комета. Я не мог придумать, что ответить. Любые слова были бы жестокими. Пауза затянулась. Я видел, как она стискивает руки. Затем она уронила их; костяшки пальцев у нее побелели. Она шевельнула губами, чтобы заговорить, но ничего не сказала. – Ну что? Что я могу сделать? – спросил я. – Продлить это еще немного? Она закусила губу, затем сказала: – Они… они говорят, что вы, наверно, одиноки. Я подумала, что если бы… – Ее голос дрогнул, костяшки пальцев побелели еще сильнее. – Если бы у вас кто-нибудь был… я хочу сказать, если бы у вас был кто-нибудь здесь… вы… вы бы, может быть, не ушли от нас. Может быть, вы остались бы с нами? – О Боже, – сказал я тихо. Я глядел на нее. Она стояла очень прямо, губы ее слегка дрожали. У нее должны были быть поклонники, жадно ловившие тень ее улыбки. Она была счастлива и беззаботна, а потом к ней пришло бы счастье в заботах. Ее ждали жизнь, полная очарования, и радостная любовь. – Вы ведь будете добры ко мне, правда? – сказала она. – Понимаете, я никогда еще… – Замолчите! Замолчите! – оборвал я ее. – Вы не должны говорить мне такие вещи. Пожалуйста, уходите. Но она не уходила. Она стояла и глядела на меня невидящими глазами. – Уходите же! – повторил я. Она была прямым укором, и я не мог вынести этого. Она была не просто собой. Она была тысячами тысяч погибших юных жизней. Она подошла ближе. – Что это, вы плачете? – спросила она. – Уходите. Ради Бога, уходите! – воскликнул я. Она постояла в нерешительности, затем повернулась и ощупью направилась к двери. Когда она выходила, я сдался: – Можете сказать им, что я остаюсь. Проснувшись на следующее утро, я прежде всего ощутил запах. Он чувствовался и раньше, но погода, к счастью, была прохладная. Теперь же наступил теплый день, и было уже довольно поздно. Не стану подробно рассказывать об этом запахе; те, кто знал его, никогда не забудут, а для остальных он неописуем. Он неделями поднимался над городами и разносился каждым дуновением ветра. Я ощутил его в то утро, и он окончательно убедил меня, что наступил конец. Смерть есть лишь жуткий конец движения; окончательным же является распад. Несколько минут я лежал и думал. Теперь единственное, что можно было сделать, это погрузить команду на грузовики и вывезти из города. А запасы, которые мы сделали? Их также надо погрузить и вывезти… и, кроме меня, никто не может сидеть за рулем… На это понадобятся дни… если только они еще есть у нас, эти дни… Тут я подумал, что сейчас делают мои люди. В доме стояла странная тишина. Я прислушался, но различил только доносившиеся откуда-то стоны. Меня охватила тревога. Я вылез из постели и торопливо оделся. На лестничной площадке я прислушался снова. Нигде в доме не было слышно шагов. На меня вдруг нахлынуло скверное ощущение, будто история повторяется и я опять нахожусь в больнице. – Эй! Кто здесь есть? – крикнул я. Отозвалось несколько голосов. Я распахнул ближайшую дверь. Там лежал мужчина. Он выглядел очень плохо и был в полубреду. Я ничего не мог сделать. Я снова закрыл дверь. Мои шаги гремели по деревянным ступенькам. На следующем этаже женский голос позвал: – Билл!.. Билл! Она лежала на кровати в маленькой комнатушке, девушка которая приходила ко мне вчера вечером. Когда я вошел, она повернула ко мне лицо. Я увидел, что она тоже больна. – Не подходите близко, – сказала она. – Это все-таки вы, Билл? – Да. – Я так и думала. Вы еще можете ходить, остальные ползают. Я рада, Билл. Я сказала им, что вы не уйдете… но они сказали, что вы уже ушли. И они все ушли, все, кто мог ходить. – Я спал, – сказал я. – Что произошло? – Многие и многие из нас заразились. Все были напуганы. Я сказал беспомощно: – Что я могу сделать для вас? Может быть, вам что-нибудь принести? Ее лицо исказилось, она обхватила себя руками и скорчилась. Потом приступ прошел. Она лежала, и струйки пота стекали по ее лбу. – Пожалуйста, Билл. Я не очень храбрая. Вы не можете принести мне чего-нибудь… покончить с этим? – Да, сказал я. – Я могу сделать это для вас. Я вернулся из аптеки минут через десять. Я подал ей стакан воды и вложил ей снадобье в другую руку. Некоторое время она медлила. Затем она сказала: – Все тщетно… и все могло быть совсем по-другому. Прощайте, Билл… и спасибо вам за то, что вы сделали. Я глядел на нее, как она лежала. Я спрашивал себя, сколько женщин сказали бы: «Возьми меня с собой», когда она сказала: «Останься с нами»? И я даже не знал ее имени. |