Книга Призвание — миньон!, страница 61 – Татьяна Коростышевская

— Кажется, надо немного подождать, прежде чем одеваться, пусть мазь подсохнет.

Он кивнул, поднялся с лавки и, подойдя к столу, принялся складывать монеты в большой кожаный кошель.

У меня глаза были на мокром месте. Мне было жалко мальчика, у которого отняли мать, и юношу, которого избивает отец, в сердце плескалось сочувствие пополам с нежностью.

— Ты ему сопротивляешься?

— Кому? Отцу? — Гэбриел фыркнул. — Цветочек, ты хоть раз пробовал ударить своего папашу?

— Граф Шерези почил еще до моего рождения. Но я тебя понимаю, не подними руки на отца своего и прочие религиозные запреты.

— Это не запрет, а заклятие. Я задал тебе вопрос вовсе не риторики ради. Ты не можешь ударить отца. Просто не можешь. Даже мысли об этом скручивают твои внутренности болью. Наши предки умели колдовать, особенно те самые — пропозиты. Спящий лорд был великим чародеем, и именно своим волшебством он создал наше королевство, и изгнал на Авалон всех фей, и создал первозапреты, которые мы не можем нарушить. Поэтому, Цветочек, если бы ты хоть раз в жизни попробовал поднять руку на отца своего, ты бы это знал.

На дворе раздался какой-то шум, ван Хорн приник к щели в ставне.

— Там много людей с факелами. Потуши свет.

Я быстро задула свечи и тоже припала к окну.

Группа стражников и пажей двигалась в сторону колодца, работники несли ведра, судя по всему тяжелые, а еще двое — носилки с кирпичами, за ними шел Мармадюк, тоже с факелом.

— Не жалейте раствора. Все лазейки должны быть сегодня же запечатаны! Даже мышь не должна проскочить во дворец без моего ведома!

Кажется, ее величество ответила на вопрос шута отрицательно и приказала усилить охрану.

— Цветочек, ты понимаешь, что происходит?

Ответить честно я не могла.

— Я понимаю только, что выйти из купальни сейчас мы не сможем, а также знаю, что за полчаса кирпичи не кладутся. — Ван Хорн был рядом в темноте, он был по пояс голым и пах лечебной мазью. Я ощутила, что мое лицо заливает жаркая волна. — Спящий знает сколько нам предстоит ждать.

— Значит, будем спать здесь. — Гэбриел, видимо, стал на ощупь одеваться. — Не соблаговолит ли благородный граф Шерези предложить край своего плаща одинокому путнику?

Граф соизволил, лавка была широкой, но твердой, подушкой нам послужила стопка чистых полотенец, а одеялом — плащ Мармадюка. Я спала с мужчинами и раньше, ну со Станисласом, к примеру, или с Патриком, так что ожидала, что провалюсь в сон, как только приму горизонтальное положение. Не тут-то было. Меня отвлекал запах мази и неподвижное тело Гэбриела по правую руку, а еще нахлынули мысли о мертвой фее и о том, чем грозит королевству существование еще одного представителя золотой кости. Поняв, что сон бежит от меня, я тихонько спросила:

— Гэбриел, ты не спишь?

— Нет, — ответил он спокойно. — Раньше мне не приходилось делить ложе с мужчинами, я чувствую себя…

— Неуютно?

— Смущенным.

— Не стоит. — Я развернулась к нему лицом. — На привалах спутники часто делят один плащ, чтоб согреться. Просто представь, что ночь застала нас в дороге.

— Попытаюсь. — Он чуть придвинулся, видимо, чтобы не свалиться с лавки, я почти вжалась в стену, освобождая ему место.

Гэбриелу, наверное, больно, когда что-то касается его ран. Жестокий канцлер! Ненавижу!

— Кстати, — спросила я, хотя мое «кстати» относилось к моим мыслям, а не к беседе, — на матерей это заклятие распространяется? Мы можем поднять руку на родительницу?

— Не глупи, Цветочек, какому чудовищу придет в голову мысль ударить мать?

— Ты прав. Моя частенько отвешивала мне оплеух, она у меня доманка, с южной горячей кровью, но ни разу в жизни мне не хотелось дать сдачи.

— Мужчины не сражаются с женщинами, разве что в любви. — Он говорил все тише, видимо засыпая, и, чтобы не упасть, обхватил меня за талию. — Сладких снов, дружище.

Сны у меня действительно были сладкими, даже чересчур, поэтому еще до рассвета я проснулась первой и выскользнула из купальни, оставив Гэбриела досыпать в одиночестве.

Когда я прокралась в спальню, первое, что увидела, — изумрудные глаза Патрика, полные укоризны.

— Где ты был?

— Ты ждал меня всю ночь?

— Басти, мы договаривались не ходить поодиночке.

— У меня было сопровождение. — Я улеглась в свою постель, ощутив блаженство от мягкого матраса, и накрылась покрывалом.

— Гэбриел ван Хорн?

— С чего ты взял?

Мы переговаривались поверх неподвижного Оливера.

— С того, что он тоже отсутствовал в казарме! Только не нужно лгать.

Я разозлилась, припомнив, что если кто-то из нас и лгал, то точно не я.

— Да что ты прицепился к этому ван Хорну? Чуть что — ван Хорн!

— Действительно, Уолес, почему? — Гэбриел шел по проходу между кроватями, неся в руке свернутый плащ. — Неужели… О нет! Мы можем вообразить, что ты ревнуешь!

Ван Хорн подошел к моему изножью и опустил на него плащ.

— Возвращаю его тебе, Цветочек. Ты хорошо спал?

— Хорошо спал я, — раздраженно сказал лорд Виклунд, не открывая глаз. — Ровно до того момента, как над моей головой стали скандалить громким шепотом. Еще и воркований я не перенесу. У меня от этого дядя умер, если что.

— Прости. — Я накрылась с головой покрывалом, пресекая дальнейшие разборки.

Патрик дулся почти до обеда, мы занимались у Джесарда с белыми, потом с ними же отправились бегать. И все это время лорд Уолес меня игнорировал. Лорд ван Хорн, в отличие от моего друга, был мил и предупредителен. Он озаботился сесть рядом со мной на арифметике и слушал лекцию со вниманием, лишь время от времени бросая на меня косые взгляды. Джесард обратился к нему с вопросом лишь однажды. На него Гэбриел не ответил, покачав головой. К удивлению, на вопрос не ответил также и Патрик. Я даже развернулась на стуле, чтобы на него посмотреть. Лорд Уолес был бледен и грустен. Фахан его знает, неужели действительно ревность? То есть не любовная ревность, а дружеская. Патрик уже ощущал, что его все оставили, и только клятва на фамильных кристаллах помогла мне вернуть ему веру в дружбу.

Мы с Гэбриелом оказались в одной десятке, он честно пробежал все положенные круги, но делал это с такой явной неохотой и так медленно, что нам всем пришлось его ждать.

Патрик, стоявший с Эженом Лятре, отпустил по этому поводу неприличную остроту, я, чтобы его порадовать, даже хихикнула, но запнулась, встретив его взгляд.

Нас помирили Станислас с Оливером. Они ждали во дворе, держа одно на двоих льняное полотенце, которым и принялись вытирать наши потные лица.