Онлайн книга «Автопортрет неизвестного»
|
– Видел, – сказал Игнат. – Один раз. Из окна электрички. На сто пятом километре поезда Москва – Тверь. – Ого. А что ты делал в Твери? – Я там диссертацию защищал. Встречался с научным руководителем. Профессор Губман, есть там такой философ. – Борис Львович? – А ты откуда знаешь? – Я все знаю, – сказала Юля. – Давай дальше. – Мама, это Оля Карасевич, – повторил Алексей. – А Генриетта Михайловна, к сожалению, неважно себя чувствует. – Да, – сказала Римма Александровна. – Да, да. – Помолчала и протянула руку. – Здравствуйте, Олечка. – Римма Александровна, – начала Оля, пожимая ее руку. – Я в этот день, Римма Александровна, в этот печальный день, я хочу сказать… Римма Александровна совсем по-мужски встряхнула Олину руку и освободила наконец свою ладонь из ее пальцев. – Садитесь, Оля! – сказала она, как учительница восьмикласснице. – Алеша, усади Олечку. Вот сюда. Я рада, что вы пришли. Любовь Семеновна, положите Олечке закусить. Во главе стола стояла тарелка, на ней – стопка водки, накрытая куском хлеба. В маленьком подсвечнике горела свечка. Римма Александровна села справа от этого алтаря; рядом с ней поместился Алеша. Оля оказалась напротив них. Любовь Семеновна сидела по той же стороне, что и Оля, но через один стул. Она стала накладывать Оле салаты и ветчину. – Спасибо, как много, что вы… – бормотала Оля. – Люди меняются, Олечка, забывают всё, – сказала Римма Александровна. – А как любили друзья наш дом, когда был жив Сергей Васильевич!.. А теперь – всё. Забыли. – Ма-а-ама! – сказал Алексей. Римма Александровна отмахнулась от него и продолжала: – Я, Олечка, немногих позвала. Знаете, уже тех позвала, в ком уверена была, что придут. И что же? – засмеялась она. – Опять просчиталась! Просчиталась в козырях! – Мама, давай лучше поедим, – сказал Алексей. – Люди злы, моя девочка, – продолжала она, обращаясь к Оле. – Они не помнят добра, они на добро отвечают злом, они звери… – Не обижайте зверей, Римма Александровна, – кротко улыбнувшись, ответила Оля. – Звери не умеют злиться. – Да нет, я не в том смысле, Олечка. Хотя почему же? Именно в том. Чтобы разозлиться, надо быть личностью. А эти просто кусают, просто грызут тех, кто рядом. Они не злятся, они просто едят то, что съедобно. Единственное, что их отличает от настоящих зверей, – у них нет внутривидового самосохранения. Они грызут себе подобных. И в этом смысле вы правы. В этом смысле настоящие звери, которые мохнатые и с когтями, они, конечно, лучше. А между прочим, одного из них Сергей Васильевич перевел в Москву из Харькова. Другому дал целый институт – твори, работай. Третьему… да что тут считать! За одного бракодела перед Иосифом Виссарионовичем заступился, вы понимаете, Олечка? Добился личного приема у Сталина, добился разговора с глазу на глаз со Сталиным, чтобы друга спасти, вы понимаете? – Да, Римма Александровна, – вздохнула Оля – Все всё понимают, – сказал Алексей. – Давайте лучше… – А он утречком заскочил на минутку, отметился, оказал уважение! Даже машину не отпустил! А потом не пришел! – Что? – спросил Алексей и чуть не вскочил со стула. – Ярослав Диомидович был утром? В котором часу? Почему ты мне не сказала? – Потому что он обещал прийти вместе со всеми гостями. – А… а о чем вы разговаривали? – О тебе! – засмеялась Римма Александровна. – Олечка, и вот такое отношение. Заскочил на пять минут и был таков. Не помнит, что, кабы не Сережа, его бы не было. Понимаете, Оля, – не было. – Что? – спросил Алексей. – То! Не было бы! – оскалилась Римма Александровна. – Нет! – сказал Алексей. – Обо мне говорили? Что же он обо мне говорил? – Какая тебе разница? – спросила Римма Александровна. – В сотый раз рассказал мне, какой ты умный и что твоя голова – государственная ценность. Что тебя беречь надо. Дурак старый. – Что? – То! – Она оскалилась еще сильнее и снова повернулась к Оле. – Его бы не было. Он превратился бы, пардон за изящную словесность, в горстку лагерной пыли. Вам, Олечка, этого просто не понять, ну и слава богу. Ходит, понимаете ли, весь в погонах, в орденах. А у Сергея Васильевича орденов не меньше. Хотите, покажу? – Ма-ма! – Алексей чуть не застонал. – Да, Римма Александровна, – сказала Оля. – Покажите, пожалуйста. Римма Александровна пошла в кабинет. – Ну-с, мадемуазель, что будем пить? – обратился Алексей к Оле. – На твое усмотрение. – Смотря как будем пить, – сказал Алексей. – Если понемножку и смакуя, то «Манавис Мцване». Или «Зедаше». А если по-византийски, по-грузински, то рекомендую «Напареули». Ну, что? – «Шато-Икем», – сказала Оля. – Ого! Эрудитушко! Откуда знаешь? – Читала. – Люблю молодежь, она всегда умеет этак огорошить… Мама! У нас есть «Шато-Икем»? Нет у нас «Шато-Икему». Так что выпей «Мцване», – и налил ей. – Ты что там кричал? – Римма Александровна вошла, держа в руках генеральский китель. – Вот, Олечка, глядите. И при этом он всегда ходил в штатском. Она передала китель Оле, та осторожно положила его себе на руку, погладила лацканы, потрогала колодки. – Это какого ордена ленточка? – Ленина. А это Трудового Красного Знамени. – Ну все, все, поглядела, – сказал Алексей, пытаясь забрать у Оли китель – Погоди. А это? – Это? Это не наш, – ответила Римма Александровна. – Это польский. «Крест Грюнвальда». Сергей Васильевич воевал в Польше. Наградили, естественно, потом, когда он уже стал министром. Алексей отобрал у Оли китель, повесил его на спинку свободного стула. – Может быть, сюда? – сказала Любовь Семеновна, показывая на стул во главе стола, перед пустой тарелкой с рюмкой водки, хлебом и свечой. – Не надо! Слишком символично, – сказал Алексей, подняв бокал. – Будешь тост произносить? – спросила Римма Александровна. – Нет, нет, тосты произносит самый младший. Он же открывает дверь, режет хлеб и бегает за водкой, когда она кончается. – Хватит!!! – закричала Римма Александровна. – Замолчишь ты или нет? Чучело! – Молчу. Ольга. Тебя ждем. Оля встала, взяла бокал. – Давайте выпьем… Ой, я пролила. – Я виноват, налил с горкой, – сказал Алексей. – Пустяки, пустяки, Олечка, ерунда, – успокоила Римма Александровна. |