Книга То, о чем знаешь сердцем, страница 35 – Джесси Кирби

«Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли» ^[5].

Перевожу взгляд на тумбочку – на ней бутылка воды, стопка книжек и два ряда оранжевых баночек с лекарствами. Быстро отворачиваюсь – он бы не хотел, чтобы я обратила на это внимание. Снова смотрю на полки с корабликами.

– Ты их коллекционируешь?

Колтон прочищает горло, то ли нервно, то ли смущенно.

– Вроде того. Я сам их делаю.

– Сам? – Кажется, в комнате их несколько десятков. – Все до единого? Вот это да!

– Ага. Обычно я об этом никому не рассказываю. – Он улыбается и продолжает скользить взглядом по полкам. – Это же стариковское хобби.

Я едва сдерживаю смех.

– И вовсе не стариковское, – пытаюсь подбодрить Колтона, но звучит неубедительно. Вероятно, потому, что он прав.

Колтон поворачивается ко мне.

– Именно стариковское. Как раз дедушка и научил меня этому ремеслу несколько лет назад. – Он ненадолго замолкает. – Дедушка называл их «бутылками терпения». Старые моряки когда-то делали их из всего, что попадалось под руки, когда долгими месяцами бороздили морские просторы. Хороший способ скоротать время.

Я наблюдаю за тем, как он смотрит на модели кораблей, за легкой улыбкой на его лице. И все его слова вдруг складываются в моем сознании, подобно кусочкам мозаики. «Несколько лет назад», «бутылки терпения»…

– У меня было много свободного времени, – добавляет Колтон. – И дедушка помог мне его заполнить. Однажды он принес набор для моделирования, поставил его на стол передо мной, и мы мастерили кораблик до тех пор, пока не закончили. – Он демонстрирует мне одну из бутылок и снова улыбается. – Ты взяла мою самую первую модель.

– Можно? – спрашиваю я.

Колтон подносит ее поближе ко мне, и я внимательно рассматриваю крошечные паруса.

– А как ты помещаешь их внутрь?

– Это магия, – говорит Колтон.

Я пихаю его плечом, и у меня внутри все трепещет.

– Нет, ну правда. – Я стараюсь говорить серьезным тоном. – Что для этого нужно сделать?

Колтон поворачивается и нежно накрывает мои ладони своими, и вот мы уже вместе держим бутылку. Он смотрит на меня сквозь изгиб стекла, согревает руки теплым прикосновением.

– Сначала строишь кораблик вне бутылки и особым образом складываешь его. Затем помещаешь модель внутрь, надеясь, что все сделал правильно, тянешь за нити и расправляешь мачты и паруса. Если повезет, увидишь настоящее чудо – то, как он поднимается и оживает.

Колтон замолкает и смотрит на судно сквозь толстое стекло, а я не могу оторвать от него глаз. Представляю, как он, бледный и худой, сидит в этой комнате с дедушкой, терпеливо строит крошечные модельки и ждет своего собственного чуда…

– Это несложно, – продолжает Колтон после долгой паузы. – Просто каждый кораблик очень хрупкий.

«Хрупкий». Это слово напоминает о рыжей медсестре, которая рассказала мне о сердце Колтона.

– Они такие красивые, – говорю я. – Ты все еще делаешь их?

Он на мгновение отводит взгляд, затем вновь смотрит на меня и улыбается.

– Уже нет. Это… – Колтон останавливается, словно одергивает себя. – Нет смысла строить крошечные модели, которые никогда не увидят океан, если можешь плавать на настоящем корабле чуть ли не каждый день.

Он выключает свет, и я понимаю, что разговор окончен. По крайней мере, в этой комнате.

– Кстати, об океане, – говорит Колтон. – Надо ехать, иначе пропустим салют.

– Хорошо, – соглашаюсь я, хотя еще не готова идти. – Но мне все же нужно переодеться.

Я не выхожу из комнаты. Вместо этого протягиваю руку и кладу ладонь ему на грудь. Мягко. Осторожно.

«Хрупкий», – думаю я.

Но Колтон совсем не выглядит хрупким. Под всем, что разделяет нас, – его футболкой, шрамом под ней, изгибом его сильной груди – я, кажется, почти ощущаю размеренный, ровный стук его сердца.

А мое вдруг замирает. Я дрожу. На секунду теряю равновесие и делаю шаг ближе к Колтону. Мы стоим в дверном проеме пару долгих мгновений. Он опускает взгляд на мою ладонь, которая лежит на его груди. Мне хочется, чтобы все это длилось вечно, но я убираю руку, а затем ступаю за ним в коридор и оставляю позади кораблики, ощущение близости и слаженный ритм наших сердец.

ПОНАЧАЛУ МНЕ КАЖЕТСЯ, что красноватый цвет воды – это игра света. Мы спускаем байдарку, когда последние лучи солнца скрываются за горизонтом, а небо приобретает темно-оранжевый оттенок и постепенно синеет. Здесь безветренно и тепло, а океан так спокоен, что больше напоминает озеро.

– Класс, – шепчу я и помогаю Колтону столкнуть лодку на мелководье. – Сегодня здесь так хорошо.

Колтон устремляет взгляд на горизонт.

– Мог бы вечно этим любоваться.

– И я.

Хочу, чтобы так было всегда. Хочу утопать ступнями в песке, стоя в мягкой прохладной воде… рядом с тобой.

– Готова? – спрашивает Колтон. Он удерживает байдарку, чтобы я села.

Забираюсь внутрь, он следует за мной. Мы опускаем весла в темную воду и легко гребем по небольшим волнам. Я наблюдаю за тем, как лопасти разрезают поверхность воды и оставляют за собой небольшие ржавые разводы.

– Почему вода так выглядит? – спрашиваю я и оборачиваюсь.

– Это красный прилив, – отвечает Колтон.

– Красный прилив? – Я снова смотрю на океан. Мне не нравится, как звучит эта фраза. Особенно после того, как я согласилась грести в темноте от нашей маленькой пещерки до пирса, чтобы полюбоваться салютом. Смотрю на Колтона. – Боюсь спросить, что это.

– В этом нет ничего страшного, – успокаивает он меня. – Просто водоросли внезапно расцветают. Восхитительное зрелище.

– Серьезно? – Не отрываю глаз от океана, который выглядит скорее грязным, чем восхитительным.

– Довольно непредсказуемое явление. Никто не может предугадать его и не знает, почему так происходит, но ночью…

Колтон замолкает. Оглядываюсь и вижу, что его лицо сияет. Мне знакомо это выражение, и я улыбаюсь.

– Что ночью?

Он смотрит на воду, словно думает, отвечать или нет, а затем с усмешкой говорит:

– Подожди, еще узнаешь.

– Теперь я действительно боюсь спрашивать.

Колтон смеется.

– Бояться нечего, обещаю. – Он указывает веслом на размытые очертания вдали. – Давай грести быстрее, а то не успеем до салюта.