Книга Первая красотка в городе, страница 6 – Чарльз Буковски

— Ну, 12–15 кварт пивка бы не помешали.

— Принесу. Только денежки вперед.

Я дал ей денег и прикинул: ну, поехали. Лег, педрильно подоткнул под себя со всех сторон эту сетку и решил: утро вечера мудренее. Но широкая черная горничная вернулась, я снова откинул сетку, и мы сели болтать и пить пиво.

— Расскажи мне о себе, — попросил я.

Она захохотала и рассказала. Конечно, в жизни ей пришлось несладко. Уж и не знаю, сколько мы так пили. В конце концов она залезла под эту сетку и выебла меня так, как мне редко в жизни доводилось…

Назавтра я поднялся, прошелся по улице и купил газету: вот она, в колонке популярного обозревателя. Упоминалось и мое имя. Чарльз Буковски, прозаик, журналист, путешественник. Мы познакомились в воздухе, милая дамочка и я, и она приземлилась в Техасе, а я отправился дальше в Новый Орлеан выполнять задание редакции. Но прилетел обратно, поскольку милая дамочка не шла у меня из головы. Зная только, что у ее матери здесь фотостудия.

Я вернулся в гостиницу, раздобыл пинту виски и 5 или 6 кварт пива и наконец просрался — что за радостное действо! Должно быть, колонка повлияла.

Я снова забрался под сетку. Тут зазвонил телефон. Отводная трубка. Я выпростал руку и снял.

— Вам звонят, мистер Буковски. Редактор «М――― К―――». Разговаривать будете?

— Буду, — ответил я, — алё.

— Вы — Чарльз Буковски?

— Да.

— Как вы оказались в такой дыре?

— Вы о чем? Люди здесь довольно славные, я погляжу.

— Это самый паршивый бордель в городе. Мы уже 15 лет пытаемся выжить их отсюда. Что вас туда привело?

— Было холодно. Я поселился в первой попавшейся гостинице. Сошел с автобуса, а здесь холодища.

— Вы прилетели на самолете. Не забыли?

— Не забыл.

— Хорошо, у меня есть адрес вашей дамочки. Надо?

— Надо, если не возражаете. Если не хотите давать, ну его на фиг.

— Я просто не понимаю, зачем вы живете в такой дыре.

— Ладно, вы — редактор самой большой газеты в этом городе и звоните мне, а я в техасском борделе. Слушайте, давайте расстанемся, и все. Барышня плакала или что-то вроде; мне запало в душу. Я уеду отсюда первым же автобусом.

— Подождите!

— Чего ждать?

— Я дам вам ее адрес. Она прочла колонку. Прочла между строк. Позвонила мне. Она хочет вас увидеть. Я ей не сказал, где вы остановились. У нас в Техасе народ гостеприимный.

— Да, я как-то вечером зашел в один ваш бар. На себе почувствовал.

— Вы еще и пьете?

— Не просто пью — запоем.

— Мне кажется, не стоит давать вам адрес этой девушки.

— Так забудьте тогда про все это к ебене матери, — сказал я и повесил трубку…

Телефон зазвонил снова.

— Вам звонок, мистер Буковски, от редактора «М――― К―――».

— Давайте его сюда.

— Слушайте, мистер Буковски, нам нужно продолжение вашей истории. Многие читатели интересуются.

— Скажите своему обозревателю, чтоб черпал из воображения.

— Послушайте, можно у вас спросить, чем вы зарабатываете на хлеб?

— Ничем не зарабатываю.

— Разъезжаете на автобусах и доводите девушек до слез?

— Это не всякому дано.

— Послушайте, я готов рискнуть. Я вам дам ее адрес. Сгоняйте и встретьтесь с нею.

— А может, это я рискую?

Он продиктовал мне адрес.

— Вам рассказать, как туда добраться?

— Не стоит. Если я бордель тут отыскал, и ее дом найду.

— Мне в вас что-то не очень нравится, — сказал он.

— Да идите вы… Если у нее жопка что надо, я вам позвоню.

И повесил трубку…

У нее оказался маленький бурый домик. Дверь открыла какая-то старушка.

— Я ищу Чарльза Буковски, — сообщил я. — Нет, прошу прощения, — сказал я. — Я ищу некую Глорию Уэстхейвен.

— Я ее мама, — ответила старушка. — А вы — человек из аэроплана?

— Я человек из автобуса.

— Глория прочла колонку. Она сразу поняла, что это вы.

— Чудесно. Что теперь будем делать?

— Ой, заходите же.

Я зашел же.

— Глория! — завопила старушка.

Вышла Глория. Нормально выглядит, но все равно. Типичная рыжая техасская бабца, кровь с молоком.

— Проходите сюда, прошу вас, — сказала она. — Извини нас, мама.

Она завела меня к себе в спальню, но дверь не закрыла. Мы сели — подальше друг от друга.

— Чем занимаетесь? — спросила она.

— Я писатель.

— О, как мило! Где публиковались?

— Я не публиковался.

— Значит, в некотором смысле, вы не совсем писатель.

— Точно. И живу я в борделе.

— Что?

— Я сказал, что вы правы, я в самом деле не писатель.

— Нет, я про другое.

— Я живу в борделе.

— Всегда живете в борделях?

— Нет.

— А почему вы не в армии?

— Не прошел мозгоправа.

— Шутите.

— Рад, что нет.

— Не хотите воевать?

— Нет.

— Они Пёрл-Харбор разбомбили.

— Слыхал.

— Вам не хочется воевать против Адольфа Гитлера?

— Не очень. Пусть лучше кто-нибудь другой.

— Вы трус.

— Да, трус, но дело не в том, что мне противно убивать человека, — я не люблю спать в казарме, где храпит куча народу, а потом чтоб меня будил своим горном какой-нибудь безмозглый недоебок, и мне не нравится носить это чесучее унылое говно защитного цвета: кожа у меня чувствительная.

— Я рада, что у вас хоть что-то чувствительное.

— Я тоже рад, но лучше б не кожа.

— Может, вам следует кожей и писать.

— Может, вам следует писать своей пиздой.

— Вы подлец. И трус. Кто-то ведь должен обратить вспять фашистские орды. Я помолвлена с лейтенантом Флота США, и, если б он сейчас был здесь, он бы вас хорошенько проучил.

— Это уж точно, и я тогда стал бы еще подлее.

— По крайней мере, он показал бы вам, как быть джентльменом с дамами.