Онлайн книга «Все проплывающие»
|
Она послушно отвернулась. Он снял с пояса флягу и сделал несколько глотков. Закурил. Присел на корточки у стены собора. – Сколько глупостей могут наговорить друг другу люди, встретившиеся всего-то на несколько часов… Чужая кость, наверное, дает о себе знать. Иногда я с нею разговариваю… не с костью то есть, а с тем, кому она когда-то принадлежала… Опять глупости! Она присела рядом. – Но еще хуже, если люди эти глупости промолчат. – Улыбнулась. – Всю жизнь будут жалеть, что промолчали. Если хотите, я могу и сегодня помыть ноги с мылом. Вам понравилось? Он проснулся от нового запаха – от нее пахло солдатским мылом и какой-то душистой травой. Он взял ее за руку – теплая. – Спасибо, Элиза, но все-таки не надо этого делать… наверное… Дело не в жене и не в дочери, дело вообще не в женщинах и не в чужой кости, даже не в памяти… – Я знаю, в чем дело, – сказала она. – Но я не знаю, почему я хочу помочь тебе. Я хочу, Петер. Очень. Положи мне руку на грудь… – Элиза… – Я боюсь, что завтра ты уедешь, а я ничего не успею… Я хочу быть больше жизни. Больше своей жизни. Больше твоей жизни. И я не хочу, чтобы ты умирал. Он положил ладонь на ее лицо – оно было мокрое. – Ты такая красивая, девочка… Мы ведь даже не успеем влюбиться… Да ведь ты уже и поняла, что я просто не могу… Она осторожно провела рукой. Ладонь замерла. – Третье ранение… У меня много времени. Сейчас я до разрыва сердца хочу быть с тобой. Чтобы потом думать о тебе, ждать тебя, чтобы опять… Разве это невозможно? Я не хочу, чтобы ты уничтожал себя. Вот так, пожалуйста… да, милый… да… Она разбудила его до рассвета. – Ты улыбался во сне. Господи, как райски пахнет яблоками! Мне уйти? – Нет. Сколько будет, если четыре тысячи восемьсот двенадцать умножить… – На тысячу девятьсот сорок пять! – Она показала ему язык. – И что, господин математик? – Восемь миллионов девятьсот пятьдесят девять тысяч триста сорок. Я люблю тебя. – Ты говоришь это на всякий случай? – Нет. Теперь я не умру. Я это вдруг понял: теперь я никогда не умру. Значит, я люблю тебя. За ужином, выпив спирта, он весело объявил, что ночью полк покидает городок. Пасторша перевела взгляд с майора на Элоизу и тихонько выползла из-за стола. – Я никогда не умру. Ты тоже. Она сидела прямо и в упор смотрела на него своими синими глазами. – Лиза! Она встрепенулась. – Я сейчас. Она принесла из кухни таз с горячей водой, скинула туфли и стала мыть ноги. Он курил, глядя на ее колени. – Я провожу тебя, – наконец сказал он, когда она, тщательно вытерев ноги, надела туфли и встала. – Не надо. – Она достала из сумочки крошечный никелированный револьвер. – Видишь, я смогу постоять за себя. – Вот глупости. – Он покачал головой. – Любой патруль расстреляет тебя на месте, если найдут в сумочке эту игрушку. Я провожу тебя. Болит голова. – Выпил чуть-чуть. – Какая луна, черт возьми! Когда они вошли в тень собора, она взяла его под руку. – О чем ты сейчас думаешь? – О том, что я не умру от правды. Сними пальто, пожалуйста. Они остановились в начале проулка, густо обсаженного деревьями, освещенные яркой луной. Не выпуская сумочку из рук, она сняла пальто и посмотрела на него. Высокая, синеглазая, пахнущая мылом и еще чем-то душистым. – Яблоки, – сказал он. – От тебя пахнет яблоками. Он выстрелил в нее дважды. Она без крика упала навзничь – сумочка с сухим стуком упала на плоский камень. – Товарищ майор! К нему бежали солдаты во главе с капитаном Куравлевым в распахнутой шинели. Он убрал пистолет в кобуру. – Товарищ майор… – Куравлев схватил Лавренова за плечи. – Что с вами, Петр Иваныч? Там немцы… что с вами? Один из бойцов присел рядом с женщиной, расстегнул сумочку и показал револьвер. – Тихоня-красавица, а? Капитан вдруг напрягся. – Любавин, выстрели из этой штучки в небо. Ну! Боец встал и с усмешкой выстрелил из никелированного револьвера в луну. Раздался громкий хлопок. – Это необязательно, Куравлев, – хрипло сказал майор. – Надо вот что… – А теперь бегом! – закричал капитан, хватая комполка за рукав. – Там немцы прорвались! – Да погоди же! – Майор вырвался. – Надо же… Но тут он наконец понял, что это не кровь грохочет в его голове – это были раскаты орудийной пальбы, грохот, приближавшийся к городку со стороны магистрального шоссе. – Товарищ командир полка! – Куравлев взял под козырек. – Части дивизии СС «Мертвая голова» неожиданно перешли в контрнаступление. Автомобильный марш отменяется. Наши танкисты уже выдвигаются. Нам приказано… – Махнул рукой. – Покушение у нее не получилось. Вот ваша шинель, фуражка, машина за углом, бегом, товарищ майор! Бегом! Снаряд попал внутрь собора – взрывом качнуло башню, обломки кирпича с шуршанием и свистом фонтаном ударили в кроны деревьев. Ветка липы, сорванная взрывом, накрыла тело женщины. На улице, ведущей к госпиталю, горели два подбитых танка – «тридцатьчетверка» и «тигр». Из темноты, со стороны дамбы и моста, вываливалось месиво немецкой пехоты. Из-за собора и по улицам, ведущим к центральной площади, за танками густо шла русская пехота. – Огнеметы! – закричал Лавренов. – Огнеметы туда, в развалины! – Выстрелил с колена в приближавшихся эсэсовцев. – Восемь миллионов девятьсот пятьдесят девять тысяч триста сорок! Огонь! В атаку! За мной! За мной! – Поздно, братцы, – сказал начальник госпиталя, накрывая тело Лавренова простыней. – Как он раньше выживал, не знаю. Но сейчас – все. – Кончился, значит, род Лавреновых! – крикнул капитан Куравлев, которому медсестра меняла повязку на голове. – Жена с дочкой в Питере погибли, никого у него не осталось, похоронку писать некому. – Вспомнил вдруг синеглазую женщину в проулке за собором – зажмурился. – Некому и некуда. В своем трактате «Scito te ipsum» Пьер Абеляр писал: «Любовь чаще всего представляется нам силой невоплощенной, а то и иллюзорной, но поскольку творение Божие без нее неподвижно, она существует как сила, объединяющая плоть и дух в том вечном неостановимом движении, которое мы называем Богом. Она может быть материальной или иллюзорной, но она всегда – реальна». Мартин Хайдеггер в «Бытии и времени» утверждает: «Времяпроявление не означает «смены» экстатических состояний. Будущее не позднее бывшего, а последнее не ранее настоящего». По существу, ему вторит Жан Гебзер: «Настоящее время – это не просто теперь, сегодня, в данный момент. Это не часть времени, а целостное свершение. Кто пытается истоки и настоящее время свести к целому в действии и действительности, тот преодолеет начало и конец». |