Онлайн книга «Место под солнцем»
|
Ольга молчала, уставившись в пол. Час назад с ней беседовал психиатр и однозначно признал ее вменяемой. Да, имелась неврастения, как следствие переутомления и неблагоприятной семейной обстановки. Да, наблюдались признаки острого реактивного психоза в форме астенодепрессивного состояния. Но Ольга Гуськова была вменяема, отдавала себе отчет в своих словах и поступках. – Есть странность характера, экзальтированность, замкнутость, но все в пределах нормы. Интеллект высоко развит, память отличная, – говорил психиатр, – она типичный астеник и по конституции, и по складу нервной системы. Между прочим, если бы она захотела симулировать невменяемость, смогла бы это сделать вполне успешно. Она неплохо знает психологию и психиатрию. – Так зачем вы отправились в Безбожный переулок? – повторил Чернов свой вопрос. – Там дворик. Наш дворик, возле маленького бара. Мы несколько раз сидели на лавочке и разговаривали. Просто разговаривали, и все. Это очень сложно объяснить… Но так получилось, что с тем двориком связано лучшее, что было у нас. Глеб становился собой на несколько минут. Не придуривался, не строил из себя Бог весть кого… Но вам это неинтересно. – Значит, вы отправились во двор в Безбожном переулке. Вы можете сказать конкретней, где он находится? – Номер дома я не помню. – В конце или в начале переулка? – В середине. Там еще школа напротив, на другой стороне. А двор в углублении, перед баром. Это даже не двор, просто небольшая площадка, вокруг деревья и несколько лавочек под деревьями. – Как называется бар? – «Белый кролик». – Что там еще есть поблизости? – Булочная и круглосуточный пункт обмена валюты. – Так, – кивнул Чернов. – Уже неплохо. И что вы там делали? – Сидела на лавочке. – Ольга пожала плечами. – Просто сидела и смотрела на окна бара. – Он был открыт? – Да. – Сколько времени вы там просидели? – Не знаю. У меня нет часов. Минут десять, может, больше. – Вас кто-нибудь мог там видеть? Может, кто-то подходил к вам? – Кажется, подсел какой-то молодой человек, пытался познакомиться. – Так. Пожалуйста, подробней. Что за молодой человек? Как он выглядел? Какой был между вами разговор? – Зачем вам это? – Ольга брезгливо поморщилась. – Какое это имеет значение? – Ольга Николаевна, вы что, правда не понимаете, какое это может иметь для вас значение? Вы подозреваетесь в убийстве вашего знакомого, Калашникова Глеба Константиновича. Он был убит из оружия, которое принадлежало вашему отцу. Вы признаете себя виновной или нет? – тяжело вздохнул Чернов. – Признаю. – Но вы утверждаете, что к дому убитого не подходили и из пистолета не стреляли? – Не подходила и не стреляла. Я сидела во дворике, в Безбожном переулке. А пистолет лежал в ящике. – Она вдруг резко вскинула на Чернова огромные лилово-синие глаза. – Что с Гришечкиным? Откуда у вас пистолет? – Гришечкин Феликс Эдуардович погиб в автомобильной катастрофе. Пистолет находился в его портфеле. – Феликс погиб? – прошептала она побелевшими губами. – Господи, я виновата перед ним… «Сейчас она заявит, что и Гришечкина тоже убила, – с нервной усмешкой подумал Чернов. – Она совершенно сумасшедшая. Она может быть тысячу раз нормальна по медицинским показаниям, но с точки зрения здравого смысла она сумасшедшая…» – Вы отдали Гришечкину пистолет? – Да. – Он попросил вас об этом? – Да. Он сказал, что будет обыск и пистолет надо выбросить. – Но если вы не стреляли в Калашникова, почему в таком случае отдали пистолет? Чего вы испугались? – Когда пришел милицейский майор и стал спрашивать, где я была той ночью, я поняла, что у меня нет никакого алиби. Я испугалась за бабушку. Ей будет очень плохо в больнице. Она привыкла к домашней обстановке. – То есть вы не исключали возможность ареста? – Конечно. Я знала, что попаду в число подозреваемых. Но после разговора с майором у меня не осталось сомнений. – И поэтому на всякий случай стерли отпечатки пальцев с оружия? – быстро спросил Чернов. – Я не прикасалась к оружию. Пистолет лежал в шкатулке, в ящике. Если бы я решилась стрелять из него, то сначала свинтила бы табличку с гравировкой, а потом выкинула пистолет. Сама. А стереть отпечатки, спрятать назад в ящик – это глупо. – Действительно, неразумно, – согласился Чернов, – однако Гришечкину вы пистолет отдали. Это тоже было не совсем разумно. Я не вижу логики в ваших поступках. – А не надо искать никакой логики. Ее нет. Есть страх и тоска. Не дай вам Бог такой тоски. – Страх чего? – Греха. Нет ничего страшней греха. Душа обугливается. Я виновата, что первое и единственное в моей жизни сильное чувство было по сути своей блудом. Я виновата перед Глебом, перед его женой, перед Феликсом. Но больше всего я виновата перед своей бабушкой. Нищие духом блаженны только на том свете, на этом – несчастны и беззащитны. – Ольга Николаевна, я спрашиваю вас в третий раз. Вы признаете себя виновной в убийстве? Не в переносном, а в прямом смысле. В юридическом смысле. Вы стреляли в Калашникова или нет? – Нет. Не стреляла. Я в третий раз вам отвечаю. Как вы не понимаете, желать смерти и убить – это одно и то же. Одинаковый грех. – С религиозной точки зрения – возможно, – кивнул Чернов, – здесь я не специалист. А вот с юридической это совершенно разные вещи. А вы желали смерти Калашникову? – Я отреклась от него. Я его предала. Это все равно что пожелать смерти. Мне странно, как вы этого не понимаете. – Нет, – Чернов встал и нервно заходил по кабинету, – совершенно не понимаю. Если вы не прикасались к пистолету, значит, кто-то проник к вам в дом, взял оружие из ящика, совершил убийство, затем опять проник к вам в дом и положил пистолет на место. Согласитесь, довольно сложно проделать все это таким, образом, чтобы вы не заметили. – Об этом не мне судить. – А кому?! Кому, если не вам? Почему вы не сдали пистолет, не заявили о нем? Вы знаете, что есть статья – незаконное хранение оружия? |