Книга Лица счастья. Имена любви, страница 23 – Юлия Лешко

Однажды она мне сказала: «Я устала. Я вот… открою газ…»

Как я заорала на нее! Я кричала, что она не думает ни о ком, кроме себя! Малейшая искра, электрический разряд – и дом сложится вдвое. А на девяти этажах – молодые мамки с детьми, старики, что будет с ними?

«Тогда повешусь!» – сквозь слезы выкрикнула Рита.

Я в жутчайших подробностях расписала все последствия любого из самоубийств. И, выкричавшись, добавила: «И не говори мне больше, что веришь в Бога».

Потом мы долго плакали, утешая друг друга. Тогда я и решила: раз Рита считает, что в ее болезни виновата придуманная мною история, накликавшая беду, я напишу другую книгу. В которой тоже будет болезнь, но все кончится хорошо. И тогда Рита поправится. Я напишу, я знаю, как…

Эта повесть называется «Рифмуется с любовью». Так же называется фильм, который снят по ней. Моя подруга не видела ни книги, ни фильма. Я опоздала.

* * *

…Рита, ты прости меня, если слышишь. Просто – прости, без объяснений. В том, что ты меня слышишь, я не сомневаюсь. Потому что…

* * *

…Потому что в последний раз, когда я видела свою подругу, не знала о том, что это – последний раз. И сердце не подсказало, и предчувствия не было.

Все было буднично: я принесла какую-то понадобившуюся ей женскую мелочь, какие-то фрукты. Полчаса мы обсуждали бытовые проблемы, потом, примерно столько же, превратности моей судьбы… Я сознательно сворачивала разговоры о ее болезни: помогая и сочувствуя мне, Рита отвлекалась от… Теперь понимаю, что ни от чего она не отвлекалась.

«Завтра приду», – сказала я, натягивая сапоги…

Рита стояла, прислонившись к косяку.

«Все, вечером позвоню», – уже открывая дверь…

Рита запахнула поплотнее халатик, стояла и улыбалась, скрестив руки на груди.

«Поцелуй меня, у меня губы накрашены», – перед тем, как нажать кнопку вызова лифта, подставила я ей щеку. Рита поцеловала, а я почмокала накрашенными губами в воздухе…

Уже стоя в лифте, сделала ладошкой «пока!». Рита смотрела на меня из полутьмы коридора с улыбкой: «Пока!..»

… Мне бы обнять ее покрепче! Мне бы остаться!.. Может быть, то, что она припасла заранее и хранила где-то, в тайне от меня, и не пригодилось бы ей?…

* * *

В утро, когда Риты не стало, кошка спала у меня на груди. Такая однажды появилась у моей кошки умилительная привычка – укладываться клубочком на груди и, не замечая мои перевороты под одеялом, крепко держаться на завоеванном рубеже.

Внезапно я проснулась от шепота!.. Восстанавливая в памяти события, и сегодня мучаюсь от того, что не могу вспомнить, что произошло раньше: кошка спрыгнула с груди, оставив глубокую царапину на моей коже, или я услышала этот шепот?… То есть кто из нас услышал его раньше?

Сердце стучало так сильно, что дышать было нечем. Кошка унеслась в кухню, глубокая царапина кровоточила… Шепот был ни мужской, ни женский. И я слышала его так же явственно, как шум включившегося холодильника. Я нажала кнопку телефона и посмотрела на часы: было 5.50. Черное декабрьское утро.

* * *

«Что-то с Ритой», – сказала я и объяснила, почему, только зайдя на порог редакции: мои сотрудницы были в курсе всех этих событий и переживали вместе со мной.

«Если бы рассказал кто-то другой, не поверила бы», – резюмировала моя редактриса. Но мне не очень важно было, верят мне или нет. Я точно знала: что-то случилось. И все же откладывала звонок подруге: обычно она еще спала в это время.

Дождавшись половины десятого, позвонила.

…Вы не замечали, телефонные гудки звучат по-разному: если дома кто-то есть – так, а если никого нет – иначе. Я слушала безответные гудки в трубке, и каждый следующий звучал все безнадежнее.

Тогда я позвонила ее брату. Вечно занятому брату, у которого своих проблем, кроме больной сестры, было предостаточно. Дозвонилась, и он ответил мне, что, возможно, она куда-то вышла. В магазин.

…Мобильники в ту пору были не в ходу…

Но я-то знала: никуда она не собиралась. Я вчера принесла все, что ей нужно. Она – там…

Ритин брат сказал, что сейчас он занят с внучкой, к Рите поедет позже, когда освободится. Может быть, после обеда. Или вечером.

Что было делать? Ехать к ней и стоять там под дверью? Ломать дверь? А на каком основании?

Кто стал бы меня слушать? Кто вызвался бы мне помочь?

И я тупо, раз за разом набирала Ритин номер. Телефон гудел: «Нет… Нет… Нет…»

* * *

Вечером ее брат позвонил мне сам и сухо сообщил, что Риты больше нет.

* * *

И так же сухо разговаривала со мной девушка-следователь в прокуратуре района, куда меня вызвали в связи со смертью Маргариты. Я была единственной «знакомой» сестры, которую сумел вспомнить и назвать Ритин брат. И я последняя видела ее живой.

Девушка-следователь предложила мне посмотреть фотографии с места происшествия.

Я отказалась.

Ответила на все вопросы, заданные мне. Они были формальными: так положено, когда человек умирает в одиночестве. Хотя в факте самоубийства сомнений не было ни у кого.

После всей этой тягостной процедуры можно было получать разрешение на похороны.

Я поняла только то, что Рита, решившись уйти, выполнила данное мне обещание: никто посторонний в результате ее смерти не пострадал.

…Вот только я страдаю до сих пор. И больнее всего мне вспоминать тот вечер, когда ни взглядом, ни словом она не выдала себя и свое последнее в жизни решение. Кроме нежности и доброты, в ее глазах ничего не было. Как всегда, когда она смотрела на меня.

* * *

На поминках жена Ритиного брата спросила, не хочу ли я что-нибудь взять на память о Рите. Я ответила, что заберу маленькую акварель, которую когда-то нарисовал и подарил Рите мой муж: болотце, камыши, понурые деревца. И еще кружку с сердечком, красиво упакованную в целлофан с бумажным бантиком: я просто поняла, кому Рита приготовила подарок на день рождения, и решила его все-таки адресату передать – от нее.

А после, выбрав момент, когда нас никто не слышал, Ритина золовка сочла нужным объяснить мне: «Мы все равно опоздали бы. Эксперт сказал, что смерть наступила около шести часов утра…»

* * *

* * *