Онлайн книга «Макабр. Война на восходе»
— А если… со мной? — Ни с кем. Глашатай тяжело вздохнул. — Нельзя перестать кого-то любить лишь потому, что он умер. Так же как нельзя потерять его любовь. Человек как цветок — он приходит в этот мир для того, чтобы весной расцвести, а после, когда наступит осень, умереть. Но разве он исчезает бесследно? Тео отвернулся. — Пожалуйста, прекратите! — Если ты запретишь себе любить, потому что терять любимых — больно, то совершишь ошибку… — Вам легко рассуждать об этом, не имея сердца! — Напротив. Мне — труднее всех. — Я хочу уничтожить этого Йонву. И… и всех нелюдимцев. Тео повернулся к Кобзарю и наткнулся на обеспокоенный взгляд. Но внутри уже поднималась волна. Решимость. Гнев. Жажда мести. — Охотники ищут Йонву по всей Трансильвании, но его нигде нет. Словно он сквозь землю провалился. Это из-за венца невидимости? Вы сказали, что есть способ вернуть его в тюрьму. То есть я могу найти Йонву и этих нелюдимцев. Но как? Кобзарь покачал головой: — Ты не готов. — Почему? Разве не это вы советовали тогда на холме? Объединиться против Йонвы? Воевать? — Ты хочешь сделать это из ненависти. Не из любви. Кобзарь сощурил глаза, Тео стало немного не по себе — но он не отступил. — Какая разница? — Такая же, как между костром, который развели, чтобы согреться, и костром, на котором кого-то жгут. — Вы не поможете? — Ты же помнишь, на моих устах заклятие… Я вынужден молчать… — Да, но… Если не можете сказать — напишите. Не знаю… покажите! Станцуйте, в конце концов, или сыграйте на кобзе! Ведь способ — есть? Я же прошу не подсказки в Макабре! Это другое! Глашатай отвел взгляд и, покусывая губу, уставился на белые нарциссы, пробившиеся на верхушке холма. Крохотные цветы танцевали на ветру. — Если я сделаю это, Теодор Ливиану, Смерти это не понравится. — Я понял… Теодор заправил волосы за уши и стал медленно переворачивать кролика. Так он и сидел, думая о чем-то своем — только о своем, чем не делился ни с кем. Никогда. Сзади не доносилось ни единого звука — видимо, Глашатай исчез внезапно, как и всегда. Но когда Тео обернулся, Глашатай по-прежнему стоял на холме. Крутя шляпу, Кобзарь нервно покусывал губы. — Теодор Ливиану, кто я, по-твоему? «Что он имеет в виду?» — Ну. Скажи. — Глашатай Смерти, — пожал плечами Тео. Уголки губ Кобзаря дернулись, донесся едва слышный смешок и бормотание: «Да, разумеется…» Кобзарь устремил зелено-голубые глаза на восток. Он опустил шляпу, держа ее в одной руке, а другой задумчиво коснулся пуговицы-сердца. Наконец Кобзарь перехватил взгляд Теодора и сказал без своих обычных ужимок: — Я помогу тебе. Если пообещаешь одну вещь. — Какую? — Ты откроешь сердце людям, которые этого ждут. И когда настанет час выбирать ненависть или любовь, ты вспомнишь… — Вспомню что? — Что даже в самом темном лесу обязательно есть поляна, на которой растут цветы, Тео. Но ее найдет лишь тот, кто ищет. Понимаешь? — Вновь загадки… — Некоторым нельзя знать много. По крайней мере сразу. Пообещай. Тео кивнул. Кобзарь поднял шляпу, богато расшитую бирюльками и, пожалуй, самую огромную в мире. Что только не украшало ее поля и тулью… Золотые звезды, глаза, пуговицы, перья, но больше всего было колокольцев и бубенцов. — В мире Полуночи живет некое существо… Оно зовет себя Черный Кик. — Черный… кто? — Кик, — улыбнулся Кобзарь. — О, это великое существо… Одним из первых пришло оно в мир Полуночи и обитает там поныне, сокрытое от глаз. Лишь единожды в год можно узреть Черного Кика — в Ночь всех Ночей, тогда, когда, по легенде, был создан мир Смерти. Кик, огромный черный козел, пляшет на перекрестках дорог в честь праздника. Сказывают, если какой смельчак выступит против Кика и сумеет чудом сорвать один из волшебных бубенцов — а они, между прочим, говорящие! — то может узнать ответ на любой вопрос. Стоит лишь задать его. Но если не справишься, не сорвешь бубенчик — Кик затопчет копытами. Кобзарь протянул Тео шляпу. Бубенцы бряцнули, и Тео вдруг осенило. — Черный. И не медли, пока я не передумал! Тео нашел взглядом черный бубенчик — явно старинный, с вытравленной буквой «К». Протянул руку, схватил его, и нитка, на которой он висел, тут же лопнула. Тео почувствовал, как металл завибрировал, и с удивлением увидел, что образующие крест зубчики бубенца раздвигаются. Из черного зева донесся скрипучий голос: — Кристиан Вангели, он же Теодор Ливиану. Тео чуть не разжал руку. Бубенец поворочался в пальцах, словно разглядывая юношу. — О-о-о… Я вижу тебя насквозь, юнец. Не из мира Смерти ты — живой мальчишка, получивший в дар меня! — Да будет ночь, — произнес с улыбкой Кобзарь. Бубенец повернулся зубцами к музыканту. — О, это вы… Во имя Истины — да будет ночь! В их голосах слышался особый трепет — тот же, что звучал в тоне Кобзаря, когда тот впервые показал игрокам Полночь. Гордость и страх. Восхищение и ужас. Преклонение и печаль. Вот что послышалось Тео, когда эти двое обменялись странной присказкой — видимо, был в ней более глубинный смысл, чем тот, что открылся Теодору. — Я слушаю тебя! Задавай вопрос — и узнаешь любую истину, что известна Великому Кику, да будет его тень бесконечна! Бубенец буквально леденил пальцы, и по коже Тео поползли мурашки. Он открыл рот, но язык примерз к нёбу. — Йонва… т-то есть Война… Он вырвался в наш мир, и я узнал, что есть нечто, способное его одолеть. Что это, как мне это получить? — А-а… — раздался скрипучий смешок. — Ну что ж, Теодор Ливиану, слушай внимательно, ибо дважды я не повторяю. Комета на небо восходит опять,
Свободу почуял воинственный тать.
Война тяжелеет на чаше весов —
Любовь открывает столетний засов!
Алтарь Невидимки сокрыт от людей,
Его и боится стоглазый злодей,
Но коли ты смеешь любить — то ищи,
А если ошибся, мой друг, трепещи!
Могилы скрывают заветный Алтарь,
Макабр восстанет как будто бы встарь:
Ступай от гробницы к гробнице вперед —
И где-то в конце тебя верная ждет!
Звезда начинает, ведет и вершит,
И ты за звездою идти поспеши!
Каждый игрок ключ хранит от двери,
И ключ ты увидишь, лишь сердцем смотри.
Пение бубенца стихло. Зубчики сомкнулись, дрожь прекратилась. Это снова был обычный металлический бубенец, какой можно купить на любой ярмарке. |