Книга Зонтик царевны Несмеяны, страница 34 – Елена Настова

Когда я вернулась в дом, Леон уже вскипятил чайник и заварил чай, закинув в большую чашку два пакетика.

– Ты стояла на крыльце? – спросил он. – Я чувствовал.

– Ты увидел, что кроссовки остались на коврике, – улыбнулась я.

– Я не хотел тебе мешать слушать, как настоящие мужчины собираются на важное дело. – Леон смешно надул щёки. – В то время как заезжие пижоны валяются в кровати.

– А меж тем стоял прекрасный туман, – заметила я. – И некоторые профессионалы своего дела, ещё вчера полные благих намерений, не смогли запечатлеть его.

– Зато эти профессионалы заварили чай и сделали бутерброды из слегка чёрствого хлеба и копчёной рыбы, малюсенькой такой рыбки. Предлагаю тебе изжарить яичницу.

– Откуда яйца?

– Вчера снабдил начальник экспедиции. Партийная кличка – дядя Веня.

– Пять часов по жаре… Не отравимся?

– Он сказал, что яйца свежие, с последней остановки, из магазина. Деревенские.

Мне было лень жарить яичницу:

– Давай не будем рисковать.

– Что значит – рисковать? – изумился Леон. – Я ж говорю: всё в порядке с яйцами!

– А если нет? Всё-таки жара…

– Всё ясно, – сказал Леон, – лень да неохота! И это в то время, как мы оказались вдали от благ цивилизации… Ну, почти… И в каждой женщине обостряется её первобытная сущность хранительницы очага! Должна обостряться, во всяком случае.

– А во мне не обостряется, – сказала я и налила себе чая. – Нич-чегошеньки не чувствую такого.

– Ну вот что, – объявил Леон. – Я ненадолго прогуляюсь с фотоаппаратом, а ты, уж будь добра, изжарь яичницу, потому что я – единственный мужчина в этой пещере и хочу есть.

Он оделся и ушёл. Я допила чай и легла на кровать поверх покрывала. Леона не было около часа. Он вернулся мокрый, грязный, но страшно довольный. Мне было слышно, как он что-то мурлычет себе под нос. Леон переоделся и вышел на кухню. И тут же раздался его гневный голос:

– Марья! Где очаг?! Где очаг, источающий ароматные запахи?

Появился на пороге и грозно прорычал:

– Я спрашиваю, где яичница?

– Я боялась, что она остынет.

Мы пошли в кухню, и там я села за стол с чашкой чая, а Леон повязал поверх джинсов полотенце и стал жарить яичницу.

– Нет, ну что ты за женщина, – сокрушённо говорил он. – Где твоя хозяйственность, домовитость? Где, покажи мне?

Он обернулся, и я показала ему язык.

– Это не домовитость.

– Кто сказал, что женщина должна быть хозяйственной и домовитой?

– Как это кто? Все так считают. Это – общепринятое мнение. Мнение, бытующее среди гомо сапиенсов.

Я увидела в окно, как к нам идёт женщина. В руках она несла сумку, в которой было что-то тяжёлое.

– Вот эталон хозяйственности и домовитости, – сказал Леон, указывая на женщину ножом. – Сейчас нам предложат что-нибудь приобрести. Тёрки для моркови. Книжки издательства «Эгмонт». Удивительно функциональные фонарики по сказочно низкой цене… Хотя я не понимаю, откуда здесь взялась эта Флора.

Женщина увидела в окно Леона и знаком попросила выйти на крыльцо.

– Иди, – сказал Леон. – Отрабатывай хозяйственность. Купи что-нибудь для дома, для семьи… Для кухни, для гостиной. Изобрази женскую домовитость.

Я вышла на крыльцо.

– Молока не хотите? – спросила женщина. – Парное. Ещё даже тёплое.

Молоко было в пластиковых «полторашках».

Я сбегала за кошельком и купила у неё бутылку.

– Она хорошо промыта, не сомневайтесь, – заверила женщина.

– А откуда вы? Мы так долго добирались…

– А с фермы. – Женщина махнула рукой куда-то за дома. – Тут недалеко, километра три. Я на машине.

Я вернулась в дом. Леон открыл бутылку и сморщил нос.

– Какая же это хозяйственность? Я бы ни за что не купил молоко в такой бутылке.

– Глупости. В городе частники тоже в таких продают. В чём ей было нести, по-твоему, в стекле? Пластик не бьётся. И отдать его не жалко.

– Зато его нельзя промыть, – заметил Леон. – Вот эту самую бутылку. Ты, например, можешь сказать, что в ней было до молока? Пахнет-то!

– Минералка. А пахнет фермой. Эта женщина приехала с фермы, здесь недалеко.

– А, ладно. – Леон махнул рукой. – Ты не хозяйственна и не домовита. Может быть, тогда в тебе заложено не созидающее, а разрушающее женское начало? Женщина-воительница со скрытой агрессией? Например, как…

Яичница зашипела. Леон сдёрнул с пояса полотенце и схватил сковородку с плиты.

– Ника Голубева, – закончила я за него.

Леон задумался со сковородой в руке.

– Возможно. Хм. Очень даже возможно.

Леон разложил яичницу по тарелкам, достал хлеб и вилки.

– Что и требовалось доказать! А ещё утверждаешь, что сама можешь справиться со своей жизнью. Ты – не повзрослевший, оторванный от семьи ребёнок. Холден Колфилд ^[9]. Живёшь на кончике языка. А должна думать о своих близких. О своей семье. Тебе нужно попросить у неё совета, помощи. Прислушивайся к тому, что говорят тебе старшие!

– Давай-давай, – сказала я. – Это наши мамы тебя надоумили?

– И папы тоже. Мой папа, во всяком случае. Ты – несчастная, отринувшая свою семью девочка, добровольная сирота. Почему ты не хочешь видеться с матерью? С отчимом? Если бы ты общалась со своей семьёй, тебе было бы легче. Почему ты только меня допускаешь до себя? Я что, каждый год должен приезжать и направлять тебя на путь истинный?

– Давай завтракать, – предложила я. – Тоже мне, миссионер.

– Давай. Завтрак – это хорошо. Это поможет тебе почувствовать хоть какой-то вкус. Знаешь, что с тобой? У тебя многомесячная, нет, уже многолетняя депрессия, невроз. Ты разрушила всё, что у тебя было. Всё разметала.

Леон ловко порезал яичницу на своей тарелке и стал есть.

– Не удержала мужа, бросила научную работу. Связалась с сомнительными людьми. Вошла в секту несчастных, брошенных мужьями женщин. И всё свободное время проводишь в Интернете. Ты попала под влияние сектантов из «ВКонтакте», «Одноклассников» и «Фейсбука». В твоей жизни царят информационное болото и анархия.

– Отлично, – сказала я. – Но кто тогда за меня выполняет львиную долю работы отдела госимущества, кто своевременно оплачивает мои коммунальные счета и покупает мне подходящую, соответствующую времени года одежду? Кто, наконец, меня кормит и поит?