Книга Врангель. Последний главком, страница 99 – Сергей Карпенко

Приняв поводья из рук Оболенского, вставил ногу в стремя, легко и размашисто уселся в седло.

— Да брать сначала романовские, а уж потом «керенки». Старосту и сельское правление не трогать. Но пообещать повесить, ежели не соберут к завтрашнему утру, сволочи...

— Слушаю. — Идеальный пробор Соколовского, склонившись, выразил полное согласие и готовность выполнить все приказания столь же безупречно.

— И напишите наградной лист на Гаркушу.

— Какой?

— Для производства в сотники. Что у него там с выслугой?

— Не хватает ему на выслугу. Что-то около...

— «За боевые отличия» напишите.

— Слушаю, — пробор склонился ещё ниже...

Ветер и солнце отлакировали тонкий снежный покров, и пятнистая степь заблестела ослепительнее клинка. От обжигающего холода и нестерпимого блеска глаза заслезились. Ни с того ни с сего засаднило в горле и потекло из носа. Наглотался, предположил Врангель, ледяного ветра, когда из села выскакивали утром.

Почтовый тракт, полого спускающийся к Петровскому, замостила тонколедица, и на рысях дончак слегка скользил. Другие лошади, заметил, тоже... По-умному ежели — самое время перековать... А хватит ли, любопытно знать, у этих бездельников интендантов подков на две дивизии?

Потянув правый повод, коленкой мягко подбил дончака на кромку поля. Так же, повинуясь взмаху его руки, одетой в меховую перчатку, поступили и ординарцы...

Впереди серой стеной вставали склоны плоскогорья.

Через полтора часа пути Петровское стало вполне различимо: величиной — почти городок, тёмные и светлые крыши прижались к самым кручам, кое-где взобрались наверх... До слуха долетела разреженная артиллерийская канонада...

До села оставалось версты две, когда Врангель заметил впереди, где тракт брал левее, казака. Странная какая-то картина: замер у обочины, неестественно пригнувшись, опёрся на шашку, а другой рукой схватился за бок. То ли поднялся только что, то ли упадёт вот-вот... Лошадь стоит чуть поодаль. Может, там засада? Нет, услышал бы выстрелы...

Вытянулся казак, припадая на одну ногу, и, прекратив потирать ушибленный бок, с натугой отдал честь подскакавшим. Приоткрыв рот в изумлении, немо таращил глаза из-под мохнатого края папахи, будто что-то несусветное перед ним предстало, а не генерал.

Его гнедая кобылица, заметил Врангель, тоже явно не в себе: приседает и перебирает задними ногами, седло съехало, повод оборван... Либо на повороте поскользнулась, мелькнула догадка, либо когда горе-казак толкнул её из крупной рыси в галоп. И куда ж несла его нелёгкая?

Доложившись приказным 1-го Черноморского полка, посланным генералом Чайковским к генералу Улагаю, казак, кряхтя, достал из-за борта кожуха вчетверо сложенный листок. Подал, поглядывая с опаской.

— С чего это вдруг Чайковским?

Почерк — почти каллиграфический, но слезящиеся глаза не сразу связали серые палочки, кружочки и завитушки в ясно различимые буквы: ...командир корпуса генерал Врангель... попал в плен... генерал Чайковский... как старший начальник вступаю в командование... немедленно начать отход к Благодатному...

Бешенство удушающей волной накрыло заколотившееся сердце и кинулась в голову. Ах ты, задница! На всю Ставропольскую губернию решил раструбить, что барон Врангель в плен попал?! С бригады сразу на корпус прыгнуть?! А чёрта лысого не хочешь?! А в эскадронные командиры?!

Осаживая себя, сдёргивал с правой руки перчатку... Пошарил в полевой сумке и извлёк остро заточенный карандаш. Подумав секунду-другую, расписался, как полагается, в прочтении. А потом вывел разборчивее обычного: В плен не попадал. Приказываю наступать. Генерал Врангель. Обломил-таки тонкий грифель, размахивая хвостовую завитушку.

— Очухался, приказный?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Тогда галопом обратно, — и протянул, не склоняясь, листок. — Вручишь тому, кто послал.

— Слушаюсь! — Черноморец и впрямь ожил.

В отличие от нервного кабардинца, дончак стойко перенёс без нужды резкие шенкеля...

Тракт пересёк железнодорожное полотно.

На переезде, разведя большой костёр, основательно расположилась сильная, до взвода, застава 1-го Лабинского полка. На чёрных кожухах ярко белели башлыки. Ветер нёс едкий дым прямо в лицо.

В полуверсте слева теснились каменные и деревянные постройки — железнодорожная станция Петровск.

Отсюда она виделась пустой и заброшенной: вокруг светлого здания вокзала с коричневой крышей — ни души. На путях — ни одного вагона или паровоза... Явилась было мысль проехать взглянуть, всё ли цело и работает ли телеграф, но Врангель тут же отогнал её. Какого чёрта там смотреть? Заранее известно: всё увели и растащили «товарищи». И что плохо лежало, и что хорошо... Сначала, Петруша, через Калаус перепрыгни, да так, чтобы обратно отпрыгивать не пришлось, а потом и «гоп» говори — размещай на станции штаб, телеграф ремонтируй...

Въезд на железный мост тоже охранялся заставой лабинцев. Трещали и бились на ветру два костра.

Село, облитое солнечным светом, поразило Врангеля ночной пустынностью. И тишина стояла бы кладбищенская, не доносись из-за гребня гул боя и не заливайся собаки за высокими дощатыми заборами. Кроме них признаки жизни подавали только печные трубы...

Узкая и кривая, но зато мощёная щебнем улочка вывела на булыжную площадь овальной формы. И только там встретили людей — разъезд лабинцев. Казаки поили лошадей прямо из устроенного посреди площади бассейна, где собиралась прозрачная вода, стекающая по трубам из горных источников. Они охотно и толково объяснили, помахивая во все стороны овчинными варежками, где почтово-телеграфная контора, где сельское правление, где больница, а где рынок и ярмарки бывают. И как подняться наверх, к позициям дивизии.

Получив разрешение ехать, направились к мосту. Посреди безлюдья подковы как-то особенно звонко цокали о чисто подметённый, хотя и не слишком ровный булыжный настил.

Площадь обступили одноэтажные, но на высоком фундаменте и с полуподвалами, дома из светлого камня-известняка. Кое-где фасады украшали по-простому нарисованные вывески торговых заведений: мануфактурный магазин Тамбиева, железо-скобяная и посудная торговля Пашкова, смешанная торговля братьев Зиберовых... А двери и оконные ставни, несмотря на понедельник и послеобеденное ещё время, заперты широкими засовами и тяжёлыми замками. Не поддалась руке ординарца и высокая дверь каменной Николаевской церкви.

В этих замках и засовах, наглухо затворенных окнах и запертых дверях Врангель остро почувствовал равнодушие... Или это страх? Отчего притаились жители? Его боятся? Или уверены, что «товарищи» вот-вот вернутся... С чего вдруг такая уверенность?

Три ординарца под командой ротмистра Оболенского, посланные на почтово-телеграфную контору, обернулись быстро: служащие на местах, два офицера из штаба 2-й Кубанской дивизии опрашивают их и просматривают ленты, аппараты в исправности. Но связи со Ставрополем нет из-за повреждений проводов — то ли ветер оборвал, то ли порубили.