Онлайн книга «Красный хоровод (сборник)»
|
— Ваше благородие, я сбегаю доложу, — напомнил о себе Зубков. — Ну, Бог с тобой, иди! — ответил подпоручик, ободряюще кивнув головой. Зубков, вызвавшийся оповестить артиллерию, снял фуражку, набожно перекрестился и, торопливо кинув: Прощайте, ваше благородие, — выскочил из своей ямки и опрометью бросился бежать по направлению к деревне. Вдруг он как бы споткнулся, нелепо взмахнул руками и упал в свежую воронку от гранаты. У подпоручика, видевшего эту картину, захолонуло сердце, и он тотчас же увидел, как к воронке, из которой торчали ноги упавшего Зубкова, ползет его отделенный Козлов. Козлов скрылся в воронке и через минуту высунул оттуда голову… — Скончался, — передал он роте, снимая фуражку и творя крестное знамение. Маленькие струйки дождя то и дело скатывались со ставни, служившей подпоручику «блиндажом», на стены, то попадали на шинель, на солому, подосланную подпрапорщиком Ковтуном, а мелкие брызги, как назойливые мухи, попадали в лицо, стряхивались, попадали вновь и, наконец, вытирались носовым платком. «Это не война, — думал подпоручик. — Чего нас держат здесь без всякой пользы: ни вперед, ни назад, ни высунуться, ни повернуться… Не вырыть ли сплошной окоп? Тогда можно будет хоть сообщаться, — все-таки легче станет… Нужно сделать настоящий окоп…» С этими мыслями он приподнялся и зацепил головой полотнище палатки, наброшенное поверх ставни. Собравшаяся в складках полотнища вода, неожиданно вдруг вылилась ему на затылок и тем самым косвенно повлияла на уже принятое решение. «Где в такой грязи копаться, — мучить людей, — подумал он. — Разве прокопаешь почти полверсты нашими шанцевыми малыми лопатами? Конечно, не стоит. Сизифова работа. Ну ее к черту! Потерпим и так; да и не будем же мы тут стоять целую вечность…» — Шли часы, а положение не менялось. Немцы поддерживали огонь, рота притаилась, сумрачно молчала и с каждым часом все больше и больше теряла веру в свои силы. Уже не слышались больше шутки и разговоры… Кто сосредоточенно затягивался цигаркой, кто бессмысленно жевал корку черствого хлеба… и никто уже не высовывался, чтобы пострелять… Происходила незримая «сдача инициативы», — тот психологический перелом, который решает исход сражения в тех случаях, когда одна из сторон еще дерзает. Это ясно понимал молодой подпоручик, но он чувствовал себя бессильным, маленьким и жалким. «Хоть бы скорее ночь, а с нею покой, конец этой ужасной стрельбе и этому томительному ожиданию ежеминутной смерти… а там наверно придет и смена… Ведь нельзя же вторые сутки провести в такой обстановке…» — вот о чем думал он. Стемнело. Дождь все моросил и как бы гасил всякие надежды. Смена не пришла. Несколько нестроевых притащили на плечах в мешках немного хлеба и сахара. Они же объявили, что кухни не подойдут — обоза нет. Наступила желанная ночь, вторая ночь… еще более нудная и бесконечная. В яме сидеть уже было хуже, чем ходить по верху… а в сущности и то и другое было одинаково незавидно… «Когда же окончится эта ночь?» — слагалось в голове подпоручика. — Ваше благородие, разрешите мне сбегать в халупу погреться, у меня худые сапоги, — совсем озяб, хоть портянки высушу, — умоляюще обратился подошедший рядовой из запасных… — Дозвольте?! — Иди, только возвращайся поскорей. — Покорнейше благодарю! — произнес проситель и скрылся в ночной темноте. В этот же момент донесся плямкающий звук шагов, приближающийся с немецкой стороны. Подпоручик насторожился и отстегнул крышку кобуры. — Кто идет?! — раздался оклик. — Свои. Пленных ведем. Это мы — Сазонов и Голицын, — раздались голоса с ясно сквозившими радостными, горделивыми нотками. Трофей окружили любопытные солдаты. — По местам!.. По местам!.. — приказал подпоручик. — А вы, — обратился он к Голицыну и Сазонову, — отведите пленных к ротному, а потом с ними же прогуляйтесь в штаб полка, — и, подумав, прибавил: — В награду — три часа на обсушку. — Покорнейше благодарим, ваше благородие! — радостно воскликнули оба, ибо обсушиться и попить чайку теперь было мечтою каждого. — Позвать ко мне подпрапорщика! — приказал подпоручик. — Господин подпрапорщик, вас требует полуротный!.. — ушло в темноту… И через минуту подпрапорщик Ковтун уже стоял перед подпоручиком в почтительной позе, поправляя съехавшую на живот кобуру. — Чего изволите, ваше благородие? — участливо вопросил Ковтун. — Я пройду на минутку к ротному, а вы останьтесь здесь за меня и присмотрите. — Слушаюсь! Не извольте беспокоиться, — прозвучал знакомый бас. * * * Ротный командир встретил подпоручика сурово. — Вы почему оставили своих людей? — грозно спросил он, подавая руку. — У вас, наверно, есть какие-нибудь серьезные причины? — Никак нет, господин капитан, — смущенно ответил подпоручик. — Я пришел узнать, когда будет нам смена: люди совсем перемерзли и промокли — все дрожат. — Смена придет своевременно. Вам нечего об этом беспокоиться. — А неизвестно, долго ли мы будем здесь стоять? — как-то машинально спросил подпоручик, а сам подумал: «Чего я задал такой глупый вопрос?» — Чего вы меня об этом спрашиваете? Стоять мы будем здесь ровно столько, сколько нужно, ни одной минутой больше, ни одной минутой меньше. Больше у вас нет никаких вопросов? — Никак нет. — Тогда до свиданья. Потрудитесь не оставлять полуроту без приказания. Вы подаете дурной пример вашим подчиненным… * * * Наступил и прошел третий день и третья ночь так, как обыкновенно в сводках отмечалось: «Без перемен». Подошла и четвертая ночь, — четвертая ужасная ночь. Дождь лил как из ведра. Окопчики по щиколотку наполнились водой. Солдаты то и дело черпали воду и жидкую грязь котелками и плескали ее за бруствер. Этими звуками расплескиваемой воды, стуком котелков и мерным падением дождя и нарушалась ночная тишина. Днем опять был обстрел. Двух убило, семерых ранило. Убитые лежали в грязи и мокли. Раненых унесли. Подпоручик сидел в своей яме молчаливо. Угрюмые мысли давили его мозг и доводили его до отчаяния. «Какой ужас эта война, — думалось ему. — И зачем я пошел на военную службу? Почему она меня так привлекала и даже эта самая война казалась такой заманчивой и интересной? А если бы я не был военным — тогда? Тогда бы мне тоже пришлось быть на войне и в таком же положении», — невольно приходил ответ. |