Книга Мост через бухту Золотой Рог, страница 54 – Эмине Севги Эздамар

На одном из партийных собраний я опять встретила Сову и после собрания пошла с ним и другими партийцами в ресторан. Неожиданно Сова обратился ко мне с тем же вопросом, что и в первую нашу встречу:

— А что ты думаешь по этому поводу?

Я сказала:

— Тут есть о чем поспорить.

Когда ресторан закрылся, Сова пригласил нас всех к себе. Я тоже пошла, и мы сидели в комнате, в которой я спала при лунном свете. Сова вместе с другими мужчинами ушел на первый этаж, оставив меня спать наверху. Я сидела на кровати против балконной двери, к которой приклеилась улитка. Наверное, она заблудилась, и ползла все ползла, забиралась все выше и выше, пока не умерла, — она умерла, а ее тело осталось приклеенным к стеклу. Я вышла на балкон и посмотрела, что делается на балконе внизу. Они стояли все там, в своих темных костюмах, плечом к плечу, стояли, курили и смотрели на море. Они стояли совсем неподвижно, как на потемневшей черно-белой фотографии, а мои глаза уже не искали Сову.

На следующее утро я снова посмотрела на балкон внизу, и снова там стояли мужчины, они стояли и курили. Светило солнце, и все они курили по-разному: одни очень медленно, другие очень быстро. Сигарета была важнейшим реквизитом социалистов.

Когда я курила дома, я забывала иногда свою горящую сигарету в пепельнице, шла на кухню, там брала себе новую, возвращалась в комнату, обнаруживала первую в пепельнице и тогда курила две сразу. Когда я приходила домой после партийных собраний, тетушка Топус говорила мне:

— Как от тебя несет! Проветри одежду!

На многих балконах я видела вывешенные на проветривание пиджаки, брюки и думала про себя: когда нас будет совсем много, на каждом балконе будут проветриваться социалистические штаны. Я думала, что все левые курят. Когда я ночью возвращалась на последнем пароходе на азиатскую сторону и видела молодых людей, у которых в руках были сигареты, я думала, что они все левые. Тогда я тоже закуривала сигарету, чтобы дать им понять, я тоже из левых. Многие грузчики, ходившие по мосту через бухту Золотой Рог, курили. На спинах у них были приторочены седла, как у ослов, и они тащили на себе пачки бумаги, ткани, канистры с маслом. Они шли, согнувшись крючком, и пот капал с их лиц, и они выплевывали непотушенные окурки прямо на землю.

На фотографиях 1872 года можно видеть курящих шляпников; или вот 1885 год, первый вождь рабочего класса, грузчик, которого потом посадили; 1872 год, портовые рабочие, первая забастовка, тоже курят. В 1927 году в Стамбуле было убито пятнадцать портовых рабочих, рядом с погибшими стоят их друзья, они стоят и курят.

Я радовалась, когда видела, как наш педагог Мемет, не успев выйти после занятий в коридор, тут же закуривал сигарету. Если я видела сапожника, который курит, я приносила ему свои сношенные туфли, садилась на стул и, пока у него рот был занят гвоздями, которые он по одному вбивал в подошву моих старых туфель, я пыталась втолковать ему, почему он должен голосовать за рабочую партию. Я говорила:

— Америка выжимает из нас все соки. Если вы случайно молотком повредите себе руку, что вы будете делать? У вас нет даже страховки. Капитализм — это молот, Демирель — это гвоздь, а мы — подошвы.

Сапожник не мог разговаривать, потому что во рту у него были гвозди. Его дымящаяся сигарета лежала на крышке от жестяной коробочки. Если я видела курящего зеленщика, я тоже заходила к нему в лавку. Я покупала два яблока и думала, как бы мне половчее начать разговор о партии, но стоя заводить разговоры было трудно. Зеленщик спрашивал меня:

— Что-нибудь еще, сестричка? Чего тебе положить? Скажи, я достану.

У одного молодого зеленщика сигарета была заткнута за ухо. Я спросила:

— Яблоки быстро гниют?

— Да, — сказал он.

— Яблоки гниют, а люди стареют. У вас есть пенсионная страховка? Америка эксплуатирует нас. Америка толстеет и жиреет, а мы всё худеем и худеем.

У зеленщика были красные щеки, теперь они стали еще краснее.

— Вы учительница?

Я поняла, что он запал на меня, и поспешила уйти из лавки.

— До свидания, моя учительница.

В «Капитане» один из интеллектуалов рассказал мне, как их пригласила к себе одна богатая женщина. Четырнадцать человек. Они пошли к ней, сидели в красивой гостиной, она играла на пианино, потом встала и сказала:

— Теперь все разденьтесь. Я тоже пойду разденусь, а потом вернусь.

Интеллектуалы посмеялись и разделись. Они сидели раздетые и ждали. Женщина вернулась, но она была не раздетая. Она села на свой стульчик у пианино и стала смотреть на четырнадцать голых мужчин. Потом она протянула каждому по сигарете и каждому дала прикурить.

Иногда тетушка Топус просила у меня сигарету. Тогда она говорила:

— Дай мне немного денег на саван.

Иногда ко мне приходил кто-нибудь из моих соучеников или товарищей по партии. До поздней ночи мы сидели на кухне, пили чай и разговаривали. Отец кричал мне из спальни:

— Дочь моя, что случилось? Почему ты не спишь?

— Ничего, папа! — кричала я в ответ. — Ничего не случилось. Просто решили с товарищем выкурить по сигаретке.

Отец снова засыпал, но слово «сигаретка» вселяло в него тревогу. Мы сидели, курили, и товарищ рассказывал мне, что марксисты считают родителей вредным явлением, — гораздо лучше, если ребенка будет воспитывать дядя, потому что тогда не будет такого авторитарного воспитания. Ребенок тогда будет более свободным. Бывало, товарищ спрашивал:

— Что должен марксист ответить своему ребенку, если он в один прекрасный день спросит: «Папа, а Бог есть?» Если Бог дает ребенку тепло, то правильно ли будет отобрать у него это тепло? А если отобрать у него это тепло, то что тогда дать ему взамен?

Мы курили и не находили ответа.

Однажды ночью я возвращалась домой на последнем пароходе с европейской стороны на свою, азиатскую. Вместе с приятелем, который учился в нашем училище, мы взяли такси. Водитель выбросил непогашенный окурок в окошко и, не успев тронуться, тут же засунул в рот следующую сигарету. Приятель вышел раньше и заплатил за свою часть.

— Прямо как немец, — сказал водитель.

В Турции мужчины всегда платят за женщин. Я сказала:

— У него мало денег. Почему он должен платить за меня? Мне жалко мужчин, они всегда должны платить и поэтому умирают раньше, чем женщины.

Водитель засунул в рот очередную сигарету и повез меня домой. Когда я расплатилась, он сказал:

— Я вижу, вы современная девушка. Можно с вами поговорить?

На улице было темно и пустынно, только какой — то бродячий пес протрусил мимо нашей машины. Мне было немножко страшно.

— Нет, меня отец дома ждет, он будет сердиться.

Но водитель протянул мне сигарету и дал прикурить. Он поехал к морю, под колесами шуршал песок. В свете фар я видела, как песок разлетается в разные стороны. Он выключил мотор, и свет погас. Он открыл бардачок и вынул пистолет. Теперь у него в правой руке был пистолет, а в левой — зажженная сигарета.