Онлайн книга «Вечеринка»
– Ты не беспокойся, я ненадолго, – сказала Агнесса, тяжело поднявшись и завиляв всем телом ему навстречу. – Я собираюсь замуж, хочу забрать кое-какие вещички. Они вместе вошли в душную неубранную комнату. – Ой, Боже мой! – У Агнессы страдальчески надломились брови. Лопухин подумал то же самое, что думал всегда, когда смотрел на нее: как случилось, что такая огромная красота досталась ничтожной и суетной женщине? – Не надо на меня так смотреть, – сказала Агнесса. – Если чью-то жизнь я сломала, мой дорогой, то только свою. И быстро вытянула руку, на которой сияло бриллиантовое кольцо. – Да, да, настоящее, – вздохнула она. – И пахнет большими деньгами. Понюхай. Прижала кольцо к его носу. Лопухин послушно понюхал. – Ты мне посоветуй, – Агнесса улыбнулась с той самой блаженной беспомощностью, которую он хорошо знал. – Как мне удержаться и не рвануть сегодня в казино. Потому что там я проиграю это колечко, и кончится моя прекрасная помолвка. А он, – она сделала ударение на слове «он», – взял с меня честное слово, что больше ноги моей не будет в этом заведении. – И ты дала слово? – Дала. И не просто дала, поклялась. – Чем? – Тобой, – засмеялась она. – Есть только один человек на свете, который мне все еще дорог. – Да брось ты! – сказал Лопухин. – Вранье это все. – Вранье, но не все. Я стерва, я не женщина даже, потому что не люблю ничего и никого. Только играть. Я родилась для этого, – она запнулась. – Но все-таки… Все-таки… Когда я с собачкой на руках постучалась к тебе в дверь, я ничего не хотела. Только заснуть и не просыпаться. Меня выгнал любовник, денег не было ни копейки, сил тоже, но была эта собака, помнишь ее? Маленькая моя девочка, старушечка моя. Беленькая-беленькая, а носик черный. Представляешь, если бы у меня был черный носик? – она откинулась на диване и заколыхалась от смеха. В диване завыли пружины. Агнесса вытерла глаза салфеткой. – До сих пор забыть не могу. Собачка одна и удерживала. Я поклялась, что если мне откроет мужчина и у него будет доброе лицо… Тогда ничего. Поживем. И ты нам открыл. – Какая-то чушь. Слишком много клянешься. Плохая привычка, – пробормотал Лопухин. – Сейчас я тобой поклялась, – Агнесса вздохнула. – Мне вдруг захотелось нормальной жизни, показалось, что вот опять появился человек, который мне это все предлагает, пора успокоиться, бросить игру… Можно, в конце концов, полечиться. Ведь лечат других. Посижу на таблетках… А то ведь и сдохну в приюте каком-нибудь. Вчера мы зашли в магазин на Ньюбьери, он выбрал кольцо и купил. Ты хоть представляешь себе, сколько оно стоит? – Не очень. А я-то при чем? Купил он кольцо. И что дальше? – А дальше я почувствовала, что лучше поклясться, что брошу играть, а то не сработает. Сорвусь и забуду. А с клятвой вернее. – Глаза ее стали прозрачными, скользкими. Лопухин легонько покрутил пальцем у виска. – Какая ты жуткая, темная баба! Она усмехнулась: – Рука твоя как? – Паршиво. Но резать пока не даю. Хочу побороться. Агнесса прижала ко рту ладони: – Прости! Я забыла про руку. – Держи свою клятву. – Голос его вдруг сел, как при сильном волнении: – Не хочется ведь, чтобы руку отрезали. Она медленно и глубоко вздохнула. – Почему ты меня не спрашиваешь, откуда взялся мой новый бойфренд? – Что спрашивать? Тебе достаточно зайти в любую забегаловку, выпить кофе, и кто-нибудь тут же возьмется. – Опять угадал! Напротив клиники Святой Елизаветы есть кафе. И там всегда полным-полно врачей. Кофе хороший, не такой, как у них в столовой. Я туда иногда заглядываю, и все происходит так, как ты говоришь: обязательно кто-нибудь подсядет. Но все мелкота. А месяц назад подсел Жан Мари. – Француз? – Да, родился во Франции. – И не мелкота? – Нет, нисколько. Хотя, если со стороны посмотреть, ничего особенного. Лысый, плечики узкие. Но высокий, выше тебя. Глаза добрые. Голос приятный. Поговорили минут двадцать, он торопился, его пациенты ждали. Вечером пригласил в ресторан. А на следующий день снял мне квартиру. Мне ведь опять деваться было некуда. То в машине ночевала, то у племянницы. – Что ж ты ко мне не пришла? – Не хотела перегружать. Думаешь, у меня совсем совести нет? – Думаю, что нет. – Согласна. У меня совести нет. А у тебя вообще ничего нет. Какой смысл к тебе приходить? – Тоже верно! – коротко хохотнул Лопухин. – Но клясться мной тоже не стоит. Она закусила губу. – Не стоит, не стоит! Но я же раскаялась. Ты пить, что ли, бросил? – С чего ты взяла? – Ну, так. – Женился я, вот что. – Женился? – Агнесса привстала. – Зачем? Лопухин промолчал. – Я испорчена мужским вниманием. Признаю. А с тобой мы жили в одной комнате, и ты на меня ни разу не покусился Вообще почти не замечал… Скажи я кому – не поверят. – Так не говори. – А эта жена твоя… – Что? – Ну, зачем ей… Зачем ей калека? Лопухин отошел к окну. Агнесса легонько погладила его по спине. – Миленький… – Уходи. Поговорили. – Я не сорвусь, – сказала она. – Не буду играть. Не волнуйся. – Играй на здоровье! Мне что! Она ушла. Лопухин вяло подумал, что в ее рассказе, может быть, не было ни капли правды. А может, все – правда. Он продолжал смотреть в окно, где шла обычная летняя жизнь: пробежала соседская кошка в ошейнике с колокольчиками, потом двое черных мальчишек пронеслись на велосипедах, потом на трамвайной остановке неподалеку остановился трамвай, и водитель громко – на все раскаленное солнцем пространство – объявил, что можно выходить. И вдруг это все изменилось: высоко над деревьями появилась синева, явственно отделившаяся от светло-малахитового неба, накрыла собою двор, кошку, мальчишек, помойку, сарай. Она начала быстро темнеть, и уже не синей, а лиловой, пошла выше и доросла до облаков, дрожа белой пеной. Он видел, как эта волна медленно, очень медленно, постепенно становясь все темнее и темнее, приближается к нему, меняя свои очертания и словно бы строя гримасы. Он стал торопливо закрывать окно, но правая, больная рука, не слушалась его и только мешала здоровой руке, которая начала сильно трястись, как трясутся руки стариков и алкоголиков. Лопухин понял, что это конец. «Как странно, – успел он подумать. – Агнесса меня проиграла. Но ведь не может же быть, чтобы она так быстро добралась до казино… Это совершенно невозможно». |