Онлайн книга «Дикий берег»
– Подкреплюсь-ка я хлебом с первого прицепа. Думаю, никто не против. – Только тронь, я пну, как бывалоча. Николен рассмеялся. В поездках он всегда веселел, потому что семья оставалась в поселке. Когда собаки начинали скулить, Стив толкал их, дразнил, подбадривал, а они весело скалились и облизывали его, готовые тянуть прицепы весь день только потому, что Стив так заразительно хохочет. До толкучки – большого парка с редкими эвкалиптами – добрались около полудня. Солнце сияло, больше половины участников уже собралось. В кружевной тени пестрели навесы и флаги, стояли прицепы, остовы автомобилей и длинные столы, прохаживались нарядно разодетые люди, от костров поднимались струйки дыма. Собаки зашлись лаем. Мы пробрались через толпу к отведенному нам месту. Поприветствовали соседей – пастухов из каньона Талега. Я помог Рафаэлю натянуть тент над прицепами с рыбой. Старик восторженно взглянул на белый круглый навес, под которым устроились пастухи, показал нам со Стивом и сказал: – В старину такие привязывали на спину, прыгали с самолета и пролетали под ними тысячи футов. – Не рано начал отмечать, а, Том? Собаки путались под ногами, пришлось отвести их подальше, привязать к деревьям. Когда мы вернулись, торг уже начался. Из прибрежных поселков на толкучке был только наш, поэтому покупатели валили валом. «Онофре здесь», – услышал я. «Глянь, какая мидия, – донеслось с другой стороны. – Прямо сейчас и съем». «Pescados! Pescados!» [6] – нараспев кричал Рафаэль. Заявились даже мусорщики из Лагуны – живут у самого моря, а не могут поймать ни рыбешки. «Спрячьте ваши десятицентовики, мадам, – говорил Док. – Мне нужны ботинки, ботинки, и я знаю – у вас есть». «Берите десятицентовики и купите на них ботинки у кого-нибудь другого; у меня уже кончились. В Синей Книге сказано: за рыбину – десятицентовик». Док поворчал и согласился. Я разгрузил с прицепа дрова, на этом моя сегодняшняя работа кончилась. Иногда я торгую одеждой; сперва покупаю у мусорщиков драную, а когда отец подлатает, снова продаю. Но в этот раз отцу нечего было латать – в прошлом месяце у нас не хватило на старье. Так что я был свободен как ветер в поле, хотя и приглядывал какую-нибудь рванину – впрочем, видел ее только на людях. Я уселся на солнышке перед нашим лагерем и стал смотреть на гуляющих. Ярмарочная жизнь кипела. Прошла женщина в длинном лиловом платье и с куриной клетью на голове, за ней двое парней в одинаковых полосатых красно-желтых штанах и синих рубахах, следом, в компании расфуфыренных приятелей, еще тетка в лопающихся по швам узких радужных брючках. Мусорщиков можно отличить не только по одежде. Они всегда громко разговаривают – почти орут. Наверно, боятся тишины развалин. Том говорит, от жизни в разрушенных городах мусорщики сходят с ума – все до единого. Я глядел на прохожих и соглашался с Томом – у них были такие глаза, пустые и неприкаянные, словно они ищут и не могут найти какого-то захватывающего дела. Я особенно приглядывался к тем, что помоложе, гадая, не они ли гнались за нами в Сан-Клементе. Нам и прежде случалось драться, на толкучках или в долине Сан-Матео, когда камни летали, как бомбы, но я не знал, эти ли ребята подстерегли нас в Сан-Клементе. Двое как раз проходили мимо – в белых-пребелых костюмах и белых шляпах. Я улыбнулся. Мои синие джинсы, латаные-перелатаные под коленями, давно выцвели до белизны. Весь народ из новых поселков был одет примерно так же – в старье, которое держится на заплатах и честном слове, иногда в новое, сшитое из лоскутов или телячьей кожи. Если ты так одет, значит, ты здоров и в своем уме. Думаю, мусорщики одеждой хотят сказать, что они богаты и опасны. Из нашего лагеря вышла Мелисса Шенкс. Она несла корзину с крабами. Я, не задумываясь, вскочил и окликнул: – Мелисса! Она обернулась, и я расплылся в дурацкой улыбке: – Помочь донести, что выменяешь на свой товар? Она подняла брови: – А если бы я шла за пачкой иголок? – Тогда, наверно, обошлась бы без помощников. – Верно. Однако, на твое счастье, я иду за бочонком и буду рада помощи. – Отлично. Мелисса работает в пекарне – она подружка Кристин, сестренки Кэтрин. В других местах мы не встречаемся и почти не знакомы. Ее отец, Эддисон Шенкс, живет на Бейзилонском холме и с поселковыми почти не знается. – Здорово, если тебе отдадут бочонок за столько крабов, – сказал я, заглянув в корзину. – Знаю. Синяя Книга говорит, что это возможно, хотя придется поторговаться. Она уверенно тряхнула длинными черными волосами, такими густыми и ухоженными, что в солнечном свете казалось – они украшены самоцветами. Хорошенькая: зубки острые, носик тонкий, кожа белая, гладкая. У губ – целый запас осторожных, серьезных, капризных гримасок; тем приятнее редкая улыбка. Я так уставился на Мелиссу, что столкнулся с какой-то бабусей. Та выругалась по-испански. – Извини, мамаша, я загляделся на девушку… – Так держись за нее! – Будет исполнено, мамаша. – Я подмигнул, ущипнул старушенцию (она с улыбкой хлопнула меня по руке), догнал Мелиссу (она тоже улыбалась) и взял под локоток. Мы весело двинулись вдоль главной аллеи искать бондаря. Решили идти в лагерь каньона Трабуко, где собирались фермеры – они обычно хорошие мастера по дереву. Над лагерем Трабуко поднимался дымок, перламутровый в кружевной тени эвкалиптов. Запахло мясом – жарили разрубленного пополам бычка. Пиршество привлекло заметную толпу. Мы с Мелиссой обменяли краба на два ребрышка и остановились поесть и понаблюдать за паясничаньем трех разбитных мусорщиков, которые требовали шесть ребер за коробку английских булавок. Я уже собрался пройтись на их счет, когда вспомнил, что Мелиссин отец, по слухам, водит компанию с мусорщиками. Эддисон ходит торговать по ночам, на север, и никто не знает, что он выручает у мусорщиков за товар, что за работу, а что просто ворует… Сам вроде мусорщика, только живет не в развалинах. Я молча жевал мясо, внезапно поняв, как мало знаю про девушку рядом со мной. Мелисса обглодала ребрышко дочиста, как собака, поглядывая на шипящее над костром мясо. Вздохнула. – Хорошо, но бочек не видать. Придется заглянуть к мусорщикам. Я согласился, хотя это означало, что придется торговаться насмерть. Мы прошли на северный край толкучки, где остановились мусорщики – наверно, чтобы сохранить путь к отступлению. И сам лагерь, и товар здесь были иными: почти никакой еды, только несколько женщин охраняли лотки с пряностями и консервированными деликатесами. Мы миновали дядьку в блестящем синем костюме – он расстелил на траве одеяло и торговал инструментами всевозможных форм и размеров. Часть инструментов были ржавые, часть – ярче серебра. Мы пытались угадать, что зачем нужно. Одна штуковина вызвала у нас смех: оранжевая трубка, а в ней проволочка с двумя парами зеленых зажимов на концах. – Чтоб удерживать мужа с женой, если они не ладят, – сказала Мелисса. |