Книга Лорд Теней, страница 161 – Кассандра Клэр

– Всегда, когда ты рядом, – сказал он и поцеловал ее так, будто подтверждал, что сегодня дальше поцелуев не зайдет. – Только ты. Никто, кроме тебя.

Это была чистая правда. Он никогда не желал никого до Эммы, и никого не желал после. Порой, когда он был младше, его это удивляло – он был подростком, ему положено было терзаться желаниями, томлениями и страстями, разве нет? Но он никогда никого не хотел, даже не фантазировал, не мечтал и не желал.

А потем был один день на пляже. Эмма была рядом с ним, она смеялась и потянулась, чтобы развязать ленту, и волосы хлынули вниз, рассыпались, разлились, словно жидкий свет.

Всё тело Джулиана отозвалось на это. Он даже сейчас это помнил – с ума сводящая боль, словно ему нанесли смертельный удар. Он понял тогда, почему греки считали любовь стрелой, пронзающей тело, и оставляющей огненный след желания.

По-французски внезапно влюбиться называлось coup de foudre. «Удар молнии». Огонь в венах, разрушительная сила в тысячи миллионов вольт. Джулиан не влюбился внезапно: он всегда был влюблен. Просто понял это только тогда.

Потом он желал. О, как он желал. И жалел о тех временах, когда думал, что из-за отсутствия желания что-то упускает – потому что желание оказалось похоже на тысячу жестоких голосов, нашептывавших ему, что он дурак. Прошло только полгода со времени их церемонии парабатаев, которая была самой страшной его ошибкой в жизни. И совершенно неисправимой. Каждый раз, когда после этого он видел Эмму, ему в грудь словно вонзался нож – но боль от этого ножа он встречал с радостью. То был клинок, рукоять которого он держал в своей руке, приставив к своему сердцу, и никто и никогда не отнял бы его у него.

– Спи, – сказал он. Он обнял ее, и она свернулась у него на руках, закрывая глаза. Его Эмма, его вселенная, его клинок.

– Видите, – сказала Диана. – Это именно то, что мы и думали.

Серебристо-черная луна освещала Броселиандский лес, когда Джия Пенхоллоу выступила из морового круга пепельных деревьев и выжженной травы. Стоило ей это сделать, как клинок серафимов в ее руке вспыхнул светом, словно кто-то нажал на выключатель.

Она ступила обратно в круг. Клинок серафимов погас.

– Я послала Кьерану фото, – сказала Диана, глядя в мрачное лицо Консула. – Они… Кьеран сказал, что это такие же круги мора, как и те, что он видел в Неблагих Землях.

В Неблагих Землях Кьеран в последнее время видел в основном прутья клетки – причем изнутри.

Джию передернуло.

– Стоять в этом круге ужасно, – сказала она. – Такое чувство, как будто земля изо льда, и сам воздух пропитан отчаянием.

– Эти круги, – сказала Диана. – Они в тех же местах, которые, по словам Хелен и Алины, потемнели на их карте, ведь так?

Джии даже смотреть не пришлось. Она кивнула.

– Я не хотела впутывать в это дочь.

– Если они с Хелен смогут присутствовать на заседании Совета, у них будет возможность выступить в качестве кандидатов на пост главы Института.

Джия промолчала.

– Хелен очень этого хочет, – сказала Диана. – Они обе этого хотят. Лучшее место – не всегда самое безопасное. В тюрьме никто не счастлив.

Джия прочистила горло.

– Время на удовлетворение прошения Советом… Порталы на остров Врангеля жестко контролируются… заседание уже закончится…

– Это предоставьте мне, – сказала Диана. – В сущности, чем меньше вам известно, тем лучше.

Диана сама поверить не могла, что только что сказала Консулу: «Чем меньше вам известно, тем лучше». Рассудив, что лучшая заключительная реплика ей вряд ли придет в голову, она повернулась и зашагала прочь от поляны.

Дрю снились подземные тоннели, разделенные корнями, похожими на пальцы великана. Ей снился чертог, полный сверкающего оружия, и зеленоглазый мальчик.

Она проснулась и увидела в тусклых лучах рассвета каминную полку. Золотым охотничьим кинжалом, гравированным розами, к дереву была прибита записка.

Друзилле: спасибо за помощь. Хайме.

Кит проснулся ночью – руку тихо жгла ираци. Лазарет был залит теплым желтым светом, а за окном под убывающей луной виднелись тяжелые викторианские крыши Лондона.

И он слышал музыку. Повернувшись набок, он увидел, что на соседней кровати спит Тай – в наушниках, из которых доносится слабый отзвук симфонии.

На краю сознания Кита затеплилось воспоминание. Он еще совсем маленький, болеет гриппом, ночью его мучает жар, и кто-то спит у его кровати. Отец? Наверняка да. Кто еще это мог быть, если не отец. Но теперь он не был так в этом уверен.

Нет. Об этом он думать не станет. Это часть его прежней жизни; а теперь у него есть друзья, которые будут спать у его кровати, когда он болеет. И сколько бы это ни продлилось, он будет за это благодарен.

На высоких железных дверях Убежища был вырезан символ, знакомый Кристине с рождения – четыре переплетенные латинские «C»: Конклав, Совет, Завет и Консул.

Она толкнула двери и они бесшумно отворились. Кристина шагнула в просторный зал, вспоминая Убежище в Институте Мехико, и ее позвоночник сковало напряжение. В детстве она там играла, наслаждаясь огромным пространством, тишиной, гладкими холодными плитами. В каждом Институте имелось свое Убежище.

– Кьеран? – шепнула она, входя. – Кьеран, ты тут?

По сравнению с Убежищем в лондонском Институте, Убежища в Мехико и Лос-Анджелесе казались крошечными. Этот зал был подобен сокровищнице из мрамора и камня, буквально каждая поверхность сияла. Для защиты от незваных вампиров окон не было, зал освещали факелы с колдовским огнем. В центре зала бил фонтан, в середине которого стоял каменный ангел. Из его пустых глазниц в чашу, словно слезы, струились потоки воды. Основание фонтана опоясывала надпись: «A fonte puro para defluit aqua».

В чистом фонтане – чистая вода.

На стенах висели серебристые гобелены, изображения на них выцвели с годами. Между двумя высокими колоннами валялись опрокинутые набок высокие стулья с прямыми спинками, словно кто-то повалил их в гневе. По полу были разбросаны подушки.

Кьеран бесшумно вышел из-за фонтана. Он упрямо вскинул подбородок; волосы его были черны как никогда. Казалось, они вбирали в себя даже свет факелов, что исчезал без единого отблеска на прядях.

– Как ты открыл двери? – спросила Кристина, оглядываясь на тяжелые железные засовы. Когда она повернулась обратно, Кьеран поднял руки с раскрытыми ладонями: они были покрыты темно-красными отметинами, как будто он схватился за раскаленные кочерги и крепко их держал.

Железо обжигает.

– Что, нравится? – спросил Кьеран. Он тяжело дышал. – Вот он я, в вашей нефилимской железной темнице.

– Конечно, мне это не нравится, – нахмурилась она. Тихий внутренний голосок продолжал спрашивать Кристину, зачем она вообще сюда пришла. Из головы у нее не шел Кьеран, одинокий, преданный и потерянный. Может, дело было в связи между ними – той, о которой он говорил тогда у нее в спальне. Но она ощущала его присутствие и его несчастье как постоянный шепоток на задворках разума, пока не отправилась его искать.