Онлайн книга «Выживания не гарантирую»
|
– И я. Ты же знаешь – я всегда, пока это можно, играю по правилам. – Знаю… Она вздохнула. Она вздохнула, и я почувствовал себя виноватым. Я и был виноват… – И это начнётся… – Через трое суток с момента передачи сообщения. То есть уже – через шестьдесят один час. – И ты надеешься успеть? – Теперь – да. Теперь – ты со мной. Нас двое… – И вдвоём мы свернём горы… Я же ничего не умею руками. – Сбегать, принести, подержать, дать воды… Но сначала ты отлежишься хотя бы день, хорошо? Чтобы я не беспокоился. – Как скажешь, о повелитель. – И… ты извини, но я буду… думать только о… э-э… Теперь она засмеялась. – Что? – Ничего. Ты такой смешной. Я не буду объяснять, ладно? Ты просто знай. ЛЮСЬЕНА За Стеной я уже бывала. Дважды. Первый раз в детстве, лет четырнадцать назад. Что забавно – мне не понравилось. Отец был страшно занят, страшно озабочен, ему было совсем не до меня – думаете, маленькие девочки такое прощают? Потом уже я стала понемногу понимать, что годы те были самые послевоенные, злые, беспощадные, а он что-то улаживал, что-то хотел изменить… но когда я попыталась его расспросить, он мне это запретил. Никаких расспросов. Забудь. Я постаралась забыть. Послушная, ничего не простившая девочка… В общем, повторюсь: тогда мне не понравилось, – а потому, наверное, и не запомнилось почти ничего. Ну, высокие такие полупрозрачные потолки – настолько высокие, что под ними растут деревья. И люди ходят по каким-то воздушным дорожкам. И ещё мы долго ждали, когда нас пропустят, – я даже поспала, удобно устроившись у отца на коленях. И всё. Я потом очень удивлялась, что другие чем-то восхищаются. Чем? Этими мостиками? Второй раз – в позапрошлом году. Университет Ляньхая, где я тогда жила (именно в университете – жила, но не училась, а исполняла роль своего рода наглядного пособия: вот на что способна медицина… ладно, это я зря, в конце концов, именно там меня собрали по частям, поставили на ноги и заново научили ходить), так вот, наш университет дружил с каким-то земным… ну, делал вид, что дружит, а на самом деле потихоньку подсасывал деньги. Время от времени к нам прилетали студенты-землюки, что-то изучали и отбывали обратно. И вот какой-то группе приспичило изучать наши примитивные верования: культ предков и всё такое. И из меня снова сделали учебное пособие – как же, внучка-правнучка и так далее в периоде – настоящих шаманов, у неё даже фамилия соответствующая… Я исполнила свой долг перед университетом – но оказалось, что нас ждёт продолжение: восхищённые чем-то студенты пригласили меня на экскурсию к Башне и по её окрестностям – и я, дура, согласилась. Ну, что сказать… Как раз машинный медосмотр оставил меня почти равнодушной, ведь машина не может унизить человека. Другое дело – отношение людей. А оно… Ф-ф-ф… Нет. Извините. Хотела бы рассказать, но не могу. Сразу накатывает такой стыд, я даже не знаю, за кого: за себя, за землюков, за наших… Извините. Нет, сама поездка оказалась интересной. Но на все красоты и диковины я смотрела сквозь пелену обиды и унижения. Чем, наверное, обидела пригласивших меня, а уж они-то точно ни при чём. Я потом долго думала, нарочно землюки унижают нас – или же просто не понимают, что унижают? Или им всё равно? Решила, что нарочно. В общем, когда нас с Гагариным быстренько прогнали через медосмотр и дезинфекцию, а потом в одинаковых светло-зелёных балахонах, в прилегающих масках на пол-лица и с волосами, измазанными какой-то холодящей скользкой дрянью, поставили перед высоким темнокожим офицером в ослепительной белой форме, я не испытала ничего нового. Правда. Всё уже было, и тогда кончилось хорошо. По законам симпатической магии, сейчас тоже должно было кончиться хорошо. Офицер, разговаривая с нами, всё время чуть-чуть отсутствовал, это у землюков общая и довольно неприятная черта, но… так уж они устроены, вот и всё. Сначала он ещё раз спросил наши имена, место постоянного жительства и профессию (я сказалась «без постоянного пристанища» и «свободная профессия», и пусть думает, что хочет) и осознаём ли мы, что нарушили Конфедеральный Пакт, Положение о разграничении территорий, статья шестая. Мы сказали, что осознаём, но действовали в рамках того же пакта, Положения об общегражданских правах, статья семьдесят вторая, «действия в состоянии жизненной необходимости и действия, совершённые под воздействием непреодолимых обстоятельств» – короче, невиновны при смягчающих обстоятельствах. Офицер удивлённо приподнял брови и поинтересовался, действительно ли нам было до такой степени невтерпёж? Гагарин, как мне показалось, собрался съездить ему по морде, но я его удержала (тем более что шансов у Гагарина не было, офицер сидел в невидимом «стакане» из той же дряни, из которой сделана Стена); офицер вовсе не хотел сказать скабрёзность, он имел в виду что-то другое, и я попросила его повторить всё то же самое, но другими словами. Он пристально уставился на меня, явно тормозя. Потом показал нам на белый диванчик: садитесь. Мы сели. – Как вы вообще попали на эту сторону? – спросил он. Самое смешное, что этот вопрос нам задали впервые. Казалось бы… – Через подземный ход, – проворчала я. – Так… – он снова задумался. – Это произошло сегодня? – Да. – Сообщение, переданное по общепланетной сети, вы слышали? – Что? – спросил Гагарин. А я как-то сразу поняла: вот почему хором верещали планшеты. – Нет, – сказала я. – Мы ничего не слышали. Наши планшеты засыпало обвалом. – Интересная коллизия, – сказал он почти весело. – А ну-ка, выкладывайте всё. 101 – Ты что-то скрываешь, – сказала она потом. – Да. Если бы здесь было окно, я бы смотрел в окно. – Что? Я капнул себе ещё несколько капель рома. – Можно в трёх словах и без объяснений? Кумико водила пальцем по столу, не замечая этого. В детстве она вот так же что-то рисовала на столе. – Когда-то я от тебя получала больше… Извини. Когда ты меня учил. Да. Но не потом. Справедливо. Несправедливо, но справедливо. – Я ведь объяснял, почему. Палец на секунду замер. Потом продолжил линию. – С этим трудно смириться. Уже ничего не сделать. Так будет до смерти. – Я с этим живу. И я… не виноват. Она спрятала руки под стол. – Я не хотела тебя обидеть. Маленькая моя… – Ты не обидела. Я просто… я уже забыл – как это: быть просто человеком. Забыл. Я не могу сказать, что мне тяжело. Но мне… мне сложно. Понимаешь? |