Онлайн книга «Аргентина. Кейдж»
|
— «…Ибо зло на совершившего тяжко ляжет» [72], — отчеканила Анна Фогель. 4 Возле чугунной ограды, в свете фонаря… Уже стемнело, и Харальд очень надеялся, что светлоглазая не увидит его лица. Потому и заговорил, когда электрический огонь остался далеко за спиной. Слова выдыхал по одному, словно облачка пара в крещенский мороз. — Что… ты… ему… рассказала! Не сдержался — воткнул в последнем слове восклицательный знак вместо вопроса. Не в полный голос, но этого хватило, чтобы Ингрид отшатнулась. — Н-ничего! Совсем ничего, только: «До свидания, доктор!» Он сказал — я выслушала, и все. Харальд, на такое даже у меня ума хватит. Гауптштурмфюрер понял: не лжет, и перевел дух. Но все равно, плохо, плохо, плохо!.. — Ингрид! И-ингри-и-ид, девочка! Я же предупреждал — никакой нелегальщины! Ты не умеешь, тебя не учили, тебя обманут с ходу. Оглянуться не успеешь — и окажешься в Аду, где никто не поможет, ни я, ни Господь Бог! Баронесса фон Ашберг с силой провела ладонью по лицу. — Тогда ты назначишь другого командующего, Харальд. Есть вещи важнее твоей конспирации. Доктор Ган заболел, я принесла лекарства, дала денег. Квартира его тетки, не думаю, что она напишет в «стапо». Сын колдуна на миг закрыл глаза, ловя далекий зеленый отсвет. Smrt, ты рядом, ты никуда не ушла. Они со светлоглазой — на ноготь, на тонкий волосок. Взял за плечи, до боли сжал пальцы. — Ты… Ты не должна была идти к этому доктору. Ты меня подвела. Ты… Остановился в последний миг, сообразив, что сейчас ударит — губами в губы. Испугался, отступил на шаг. И не приказал — попросил: — Пожалуйста, не делай так больше. Ладно? Она, взглянув жалобно, потерла плечо, затем поправила влажный от дождя плащ. — Извини… Не буду. Но доктор Ган — не провокатор, я точно знаю. Разведчик понял, что спорить бесполезно. Улыбнулся, достал из кармана мятую пачку сигарет «Ramses». — Ну что с тобой делать, товарищ Вальтер Эйгер? Давай рассказывай про своего не провокатора. * * * Тонконогих очкариков с университетским дипломом, вступивших в СС уже после январской Победы, Пейпер не почитал за людей. В самые первые годы «Эскадрилья прикрытия» собирала лучших, не в пример «коричневой» банде Эрнеста Рема с его адъютантами в помаде. СС очень напоминала Харальду югенбунд, стаю голодных и злых, однако честных и очень дружных. Но взяли власть — и покатилось. Зачем доктору философии черный мундир? Ясное дело — для лизания начальственных сапог! Лизать же можно по-всякому, например, составить родословное древо Агронома, дабы вывести его род от короля Генриха Птицелова — тоже в некотором роде специалиста по сельскому хозяйству. Когда рейхсфюрер показал ему («Пока только между нами, Харальд!») богато разрисованный пергамент, потомок мельничного подмастерья никак не мог поверить, что это всерьез. Тонконогие в СС — худшие из холуев. А, извините, в подполье? Нажал на кнопку звонка, подождал, пока откроют. — Хайль Гитлер! Голоса не пожалел, рукой дернул не хуже, чем на строевом смотре. И принялся ждать. Дождался! Вначале — кашель, потом робкое «Зиг!..» Харальд набрал в грудь побольше воздуха: — Гр-р-ромче, унтершарфюрер! — Зиг… Зиг ха-айль! Пейпер перешагнул порог, захлопнул дверь, подождав, пока лязгнет язычок американского замка. — Стойку «смирно» еще не забыли? Значит, «смирно». Руки на бедра, подбородок вверх. И — полюбовался результатом. Унтершарфюрер был в махровом халате и тапочках. С повязкой на горле — зато без очков. — Мы с вами дважды встречались в приемной рейхсфюрера СС. Не забыли? От-ве-чать! — Нет… — Глухо, словно из колодца. В серых близоруких глазах — пусто. Сын колдуна поглядел на тапочки. Стоптанные, без задников, из левой торчит большой палец. Спекся, тонконогий? Протянув палец, ткнул побольнее — прямо между ребер. Дохнул табаком в лицо. — Две дорожки, унтершарфюрер Отто Ган! Раз! И два! Первая — подвал, где вешают за яйца. Запоете быстро, но голос будет, как в папской капелле… Смир-р-р-рно! Провел ногтем по холодной докторской щеке. — И вторая дорожка. Вы сейчас мне, сотруднику «стапо»… Достал бронзовый жетон (не свой, понятно, Хуппенкотена), поводил перед пустыми глазами. — …рассказываете все. И прежде всего, кто вам помогает здесь, в Берлине. Тогда — трибунал, разжалование, служба в охране лагеря. Будете «болотных солдат» пасти. Зато при яйцах. Выбор ясен? От-ве-чать! Улыбка на бледном, ни кровинки, лице смотрелась еще страшнее, чем на марлевой повязке. — Значит, вы ее взяли… Попаду в Ад. Но если так, чего тянуть? Удар был отменный — классический правый апперкот. Харальд устоял чудом, но ненадолго. Отто Ган упал на него, сбив с ног, свалив на холодный линолеум. Пальцы сомкнулись на горле, надавили, впившись ногтями в кожу. В глаза плеснуло зеленое пламя… Н-н-нет! Вывернулся, сбросив чужое тяжелое тело, перехватил запястье. Болевой!.. Дождался первого, сквозь зубы, стона и только тогда отпустил. — Очень хорошо, доктор! Птицелова я вам, так и быть, прощаю. Встал, открыл дверь. — Заходите, Ингрид! С товарищем Отто Ганом мы уже познакомились. Между прочим, вы были правы. 5 До похорон оставался еще час, но Кейдж уже надел свой единственный костюм и чистую рубашку. Черный галстук подыскал ему младший Мюффа. Он же передал просьбу брата — подождать, пока сержант вернется. Крис, даже не задумавшись о причине, вернул пиджак в шкаф, накинул сверху плащ и, выйдя из калитки, сел на знакомую скамью. День стоял ясный, солнечный и очень спокойный. Такими же, теплыми и тихими, были осенние дни его родного палеолита. В Сен-Пьере дожди случались не слишком часто, граница влажных субтропиков проходила южнее, по срезу бесконечных болот. В Новом Орлеане с его затяжными ливнями «сезона ураганов» маленький кажун чувствовал себя поначалу неуютно. «Ты что, Кейдж, боишься воды?» — смеялась Анжела и тащила его прямо под теплый дождь. Подъехал Мюффа, заглушил мотор мотоцикла. — Пойдем, Кретьен! Есть разговор. Провел в комнату, усадил за стол, сам сел напротив. Блокнот, карандаш… — Допрашивать тебя, Кретьен, под протокол пока не стану, спрошу просто. Фамилия Сухомлянский тебе ничего не говорит? Репортер поймал слово-змейку за последнюю букву, разрубил на части. Су-хо-млян-ский… |