Книга Эверлесс. Узники времени и крови, страница 19 – Сара Холланд

Я падаю на колени перед водой. В голове все тоже как в тумане. Я понимаю, что босая и что ступни изранены и так замерзли, что я их не чувствую. Горе вот-вот поглотит мой разум.

Что-то мерцает среди камней передо мной. Не раздумывая, я протягиваю туда руку: на какую-то благословенную секунду мысли об отце отступают, и я просто смотрю на блестящую вещичку на своей ладони.

Это монетка. Золотая, сверкающая, размером со сливу, с двенадцатью зарубками по краю.

Год жизни.

Безрадостный, полуистеричный смех вырывается из горла. Только Герлинг мог уронить нечто настолько ценное. Чего стоит год, если у тебя есть столетия?

И почему я не нашла монетку вчера, не передала отцу и не спасла его?

Я представляю себе безликого Герлинга, обронившего эту драгоценность, который почувствовал, что его кошелек стал легче, но не озаботился тем, чтобы найти потерю. На его месте я бы ползала на коленях в грязи столько, сколько потребовалось бы. Я рылась бы в камнях, пока пальцы не начали бы кровоточить. Они назвали бы меня безумной. Но были бы неправы.

Я отказываюсь верить, что папа потерял рассудок. Он знал что-то о Королеве. Иначе не велел бы мне держаться от нее подальше и не потратил бы свой последний день, пытаясь проникнуть в хранилище Герлингов как вор. Но пятна, которые описал Хинтон, – откуда они появились? Я сжимаю монетку в руке так сильно, что почти вижу, как из ладони течет кровь. Его взгляд, когда мы расставались, – безумный, да. Но, скорее, обезумевший от горя, от необходимости прощаться.

Внезапно я понимаю: в подвале папа прощался со мной.

На этот раз меня тошнит.

Не дай ей увидеть себя, снова слышу я.

Он не растратил бы свою жизнь просто так. У него должна была быть причина, по которой он сделал то, что сделал.

Причина, по которой он умер на снегу за стенами Эверлесса.

Всхлип наконец вырывается из груди, и я бью кулаком по камням; в пальцах все еще плотно зажата монетка. Я встаю, ничего не видя от слез, и швыряю ее так далеко, как только могу. Описывая дугу, маленькая золотая вспышка исчезает в темных водах.

Голова мигом просветляется, оставляя лишь холодную ярость.

Мой отец умер здесь, и я узнаю почему. А потом заставлю виновных в этом заплатить за мою потерю.

Клянусь.

9

В деревне жил мужчина, которого мы за глаза звали Призраком. Азартный игрок, он отдавал свою кровь и кровь своего сына почти постоянно и победил Эдвина Дуэйда в сложной партии, выиграв две сотни лет – достаточно, чтобы восстановить собственное растраченное время и дать даже больше им обоим. Но, вернувшись домой с кошельком, тяжелым от кровавого железа, он увидел, что мальчик лежит на полу. Его сердце остановилось. Несмотря на всю свою удачливость в картах, Призрак просчитался: забрал слишком много времени у сына в погоне за наживой.

Теперь он спит на улице, проживая каждый злополучный час своих двух столетий на глазах у общественности, как ходячее предупреждение для всех.

Я раньше считала, что это очередная байка отца, пока сама не увидела Призрака в переулке с тавернами, в которых спокойно заберут ваш последний час в обмен на выпивку – тела появлялись в сточной канаве каждую неделю. Жалкий человек провожал меня взглядом, когда я шла мимо, и его глаза, такие же запавшие, как и глаза старейшин Герлингов, заставили меня замереть на полпути. Они прожили слишком долго: он действительно напоминал призрака своей серой кожей и худым, похожим на скелет телом.

Горе, отпечатавшееся на его лице, грозило поглотить меня целиком. Я никогда больше не ходила в тот переулок.

До сих пор чувствую на себе его взгляд, пока смотрю на незнакомый каменный потолок. Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь, и очень обрадовалась мягкому матрасу под спиной вместо обычного тюфяка на грязном полу коттеджа.

А потом, словно медленное весеннее наводнение, воспоминания нахлынули на меня: Лора забинтовала мои ноги, отвела в свою комнату, умоляя отдохнуть. Мой плач эхом отдавался в маленьком пространстве, пока я не свалилась на стеганое одеяло, пахнущее мукой, и не погрузилась в кошмарный сон. Лицо и горло болели от рыданий, ноги горели, но эта боль казалась ничтожной в сравнении с бездной, которая открылась в моей груди.

* * *

Лора жалеет меня и позволяет остаться в своей комнате, где я провожу первые сутки после смерти отца. Свернувшись под одеялом, я прислушиваюсь к радостному бормотанию слуг за стеной, разговорам о жареных птицах, о предпочтениях Королевы. Мой мир рухнул, а все поместье Герлингов только и думает, что о свадьбе Роана и Иды Голд.

Королева. Когда болтовня стихает, а ветер за окном успокаивается, готова поклясться, я слышу, как она ходит по коридорам надо мной.

В какой-то миг – не уверена, когда именно – я поднимаюсь с кровати с неясным желанием пройтись. Не думая, натягиваю халат и брожу по коридорам, придерживаясь только тех, что отведены слугам, чтобы не встретиться со стражей, патрулирующей Эверлесс по ночам. В движении я чувствую себя лучше, отвлекаясь от мыслей о папе.

Бинты Лоры на моих ногах развязались, и на белой ткани проступили красные пятна. Я сползаю вниз по стене, чтобы перевязать их, но у меня не получается. Руки трясутся очень сильно. Через ночную рубашку я чувствую ледяной холод каменных стен и пола. Был ли папа такой же холодный, когда умер?

– …Убили? Их всех? – шепчет голос. Я осматриваю коридор, но он тусклый и пустой, подсвеченный лишь мерцающими масляными лампами.

– Зарезали на дороге как псов, – снова звучит голос, он кажется мне знако́м. Я не сразу понимаю, что оперлась о стену рядом с той, что Роан звал шепчущей – местом, где из-за какого-то изъяна в архитектуре можно услышать разговоры в главном холле.

Я прижимаю ухо к стене.

Уверена, это голос Роана я слышу по другую сторону.

– Да, но Королева не хочет, чтобы кто-либо знал, – умоляет женский голос. – Роан, ты бы видел, как они гнались за нами. Кровососы убили бы меня, убили бы нас всех, если бы не Каро. Она пошла поговорить с кровососами и каким-то образом убедила их отпустить оставшихся. – Ее голос надрывается. – Королева отправила людей за ними, как только мы сюда добрались, но кто знает. – Она делает паузу, и я слышу быстрое, приглушенное «пока» и «спокойной ночи».

Зачарованная, я прижимаю ухо к стене, но там снова тишина. Голос мог принадлежать только Ине Голд, и она говорила о смерти. Нет, об убийствах. Мысли скачут в голове, я гадаю, что она хотела сказать. А потом вспоминаю бороздки на карете Королевы и пропитанные кровью подолы одеяний королевских слуг. Вывод напрашивается сам собой: на Королеву напали по пути в Эверлесс.

Сколько всего убитых? Какие еще ужасы принес приезд Королевы, кроме смерти папы?

Картины жестоких расправ всплывают в воображении, и, словно быстрый поток, воспоминание о смерти отца уносит меня. Я снова ощущаю почти физическую боль, как будто что-то внутри сломалось, подтягиваю ноги к груди и начинаю плакать, пряча голову между колен, чтобы заглушить звуки.