Книга Каждому свое, страница 100 – Вячеслав Кеворков

Старый кучер не погонял животное, а размышлял вслух, делясь с единственным слушателем трудностями жизни на исходе лет. Проковыляла мимо старая женщина в черном, со звездой Давида слева у плеча.

Генрих сложил газету, прошел по тротуару, свернул в темный проход между домами и вновь оказался на рыночной площади на углу с улицей Рю дю Жур, в нескольких метрах от скромного ресторанчика с вывеской «Под золотым циферблатом». Над вывеской красовались большие городские часы с застывшими стрелками, которые стыдились, видимо, отсчитывать позорное для страны время.

Внутри царил полумрак, может быть, для создания уюта, а скорее из-за экономии электричества. Посетителей было немного, у всех, кроме пивных и винных бокалов на столе, имелась еще и важная тема для дискуссии.

У молодого человека, укрывшегося под лестницей за крошечным столиком, тоже стоял бокал вина. Для полноты картины не хватало лишь собеседника.

— Черт знает что происходит! Сегодня в Париже теплее, чем на юге! — бросил Генрих, подходя к столику.

— Что поделаешь, превратности природы, — услышал он в ответ. — Столица постоянно во власти морских ветров. Присаживайтесь, Генрих. Рад видеть вас в полном здравии. Имя мое сохранилось почти прежним — Виктор, с переносом ударения на последний слог. Но это все абстракция, конкретна же только истина. А она, как известно, в вине. Каким же позволите вас порадовать?

— Предпочел бы «Сансэр».

Официант тут же поставил на стол два бокала и прозрачный стеклянный кувшин с вином.

— Вот ехал к вам на встречу и неожиданно под колеса машины вдруг подвернулся голубь. Я человек суеверный. Голубь сам бросается под колеса — случай редкий. Значит, жди беды. Я остановился, вышел из машины, смотрю — он сидит мрачный, нахохлившись, на мостовой. Кинулся к нему на помощь, а он зло глянул на меня и, взмахнув крыльями, улетел. На всякий случай я после этого дополнительно помотался по городу — проверялся. Все чисто. Ну а теперь давайте выпьем за встречу.

Несколько глотков хорошего вина окончательно уравняли их с остальной публикой.

— Прежде, чем перейти к делам серьезным, хотел бы удовлетворить свой чисто познавательный интерес — насколько рискованно здесь садиться за руль после выпитого бокала вина? — Виктор широко улыбнулся, радуясь вопросу, на который у него был исчерпывающий ответ.

— Запах вина для французского ажана равен аромату утреннего кофе. А подозрительным является не его наличие, а его отсутствие. В остальном же французы заплатили своим слабым сопротивлением оккупации за то, чтобы им разрешили сохранить, пусть не полностью, их привычный образ жизни. Пока, видите, это получается.

— Надолго ли?

— Ответ лежит в Берлине. А если уж копать глубже, то в Москве.

Минуту помолчали.

— Перед отъездом сюда я навестил ваших.

— Как там мои старики? — оживился Генрих.

— Вы знаете, «старики» применительно к ним — слово неподходящее. Они очень активные, современно мыслящие люди.

— Приятно слышать.

— Отец же просто восхитил. Пошел провожать меня на пристань. А когда стали прощаться, почему-то хитро улыбаясь, сказал: «Напомните Генриху, что его отец еще в Первую мировую увещевал немцев. Не ходите поперек истории на Россию. Она, матушка, три раза кровью умоется, а бусурманов у себя не потерпит. Хотя, немцы у нас всегда в почете были, и кровь немецкая в жилах наших правителей уже полтораста лет течет. Собственно, немцы каждый в отдельности люди приличные, трудяги, но вот когда соберутся вместе, накачаются пивом по горло, то в качестве развлечения непременно игры в войну затевают. Так по крайней мере считает моя супруга».

— Признателен вам. Я постоянно думаю о них.

— С удовольствием сделал это. Конечно, мысли о родителях всегда самые светлые.

— Это правда. Скажите, Виктор, а о чем сегодня думают французы?

— Французы, как всегда, пьют с удовольствием, но рассуждают крайне трезво. «Мы из игры выбыли, Соединенные Штаты далеко, а Англия, как всегда, ищет того, кто бы потаскал для нее каштаны из огня». Сегодня французы признают, что были так «оглушены» немецким вторжением, что тут же впали в состояние всеобщей депрессии, и лишь после того, как русские сначала заморозили немцев под Москвой, а потом, отплевываясь кровью, погнали их прочь, вдруг очнулись. Ах, оказывается, можно и так — без депрессии! И сегодня каждое сообщение по радио из Лондона о продвижении русских на Запад порождает новые очаги сопротивления во Франции. А учитывая, что французы — народ свободолюбивый, то его пробуждение от оккупационного гипноза ничего хорошего Берлину не сулит. Сегодня ни у кого уже нет сомнений в том, что последнюю точку в этом кровавом безумии может поставить только русский солдат, хотя заплатит за это высокую цену.

Тут Генрих вдруг почувствовал, как рассуждения коллеги и его собственные мысли, словно рельсы на железнодорожной стрелке разошлись, но еще какой-то момент продолжали двигаться параллельно. Но и этого крошечного отрезка ему хватило, чтобы побывать в недавнем прошлом.

* * *

Он полулежал с подветренной стороны, опершись спиной на гусеницу подбитого танка. Спина была мокрой от собственной крови. Главной мыслью было вспомнить — сколько ее в человеке — пять или семь литров. Воспоминания давались с трудом, хотя было очевидно, что именно два литра играют сейчас решающую роль. В раннем детстве Генрих плакал, слушая любимый романс отца про то, как в степи глухой замерзал ямщик. Мама успокаивала, объясняя, что замерзание, как засыпание, совершенно безболезненно.

«Не спи, не спи! — две маленькие женские ладони хлестали его по щекам. Потом незнакомка расстегнула ватник и легла на него. — Дыши теплом, глубже дыши, только не засыпай! Я сейчас мигом за санитаром сбегаю».

Вскоре появились какие-то тени, уложили его на носилки, долго, раскачивая, несли куда-то, и наконец стало тепло. И здесь уже никто не запрещал, а даже поощрял сон. Жизнь удивительна: то бьют по щекам, чтобы ты не спал, то делают все, чтобы ты мог спокойно поспать — и то, и другое для того, чтобы ты выжил.

И тут наступила полная неразбериха, когда память стала вытаскивать из своих закоулков вовсе ненужные в данный момент воспоминания.

— Стоп! — приказал себе Генрих, чтобы отключиться от тяжелых воспоминаний и вернуться в реальность.

— Что сегодня в первую очередь интересует Центр? — сухо спросил он.

Виктор глянул в потолок, собираясь с мыслями.

— Меня просили передать, что поступающая от вас информация об активном сотрудничестве американских, английских, шведских, французских и иных мировых банков, а также промышленных концернов, сотрудничающих с немцами, высоко оценивается у нас на самом верху. Особенно важно, что вы называете не только страны, но и конкретные промышленные и финансовые институты, а также конкретные лица, которые готовы участвовать в этом предательском сговоре. — Виктор с облегчением выдохнул и заулыбался, довольный тем, что исправно донес до адресата заготовленный текст.