Онлайн книга «Небо в алмазах»
|
– Да кто бы ее сейчас узнал? – Серафимов удивился искренне. – И фильмы-то такие уже давно не крутят. Крачкин хмыкнул. – Они всегда в голове у тех, кто их видел, – возразил Крачкин: – …Я с тобой, Вася, в кои-то веки согласен: грустно… Псть. Только Нефедов молчал всю дорогу. Впрочем, ему никогда не отвечали, и он привык – без необходимости не заговаривал. – Причалили, – сообщил шофер и остановил мотор. Выгрузились. – Ножик сразу на пальчики проверь. – А то. – Не удивлюсь, если к ним пара отыщется с тех, что на рояле сняли. Где она цацки свои хранила. Прошли в прохладный вестибюль. Дежурного не было видно за газетным листом, который спиной сообщал что-то про германский рейхстаг и канцлера Гитлера, – Зайцев глянул вскользь. – В мире все спокойно? – съязвил Крачкин. – Завершился автопробег Ленинград – Москва – Ленинград, – спокойно отозвался дежурный. Выглянул. – Привет, Савостьянов, – бросил Зайцев. Но тот был слишком увлечен – продолжал: – Опытные дальнодорожные восьмицилиндровые лимузины Л-1 «Красного Путиловца». И несколько иностранных разных лет, для сверки. «Ну нахал», – покачал головой Крачкин. Савостьянов и не заметил. Как ни в чем не бывало перегнул лист – сверился с глазастыми мордами автомобилей на фото, стал водить по снимку пальцем: – «Паккард», «Паккард», «Пирс эрроу», «Испано сюиза». «Студебеккер», – палец передвинулся на машину с рылом без решетки: – «Изотта-Фраскини». – Чиркнул дальше: – Еще одна «Сюиза». Мир автомобилей влек его куда больше, чем мир ленинградских правонарушений. – Всё в порядке? – елейно-ядовито поинтересовался Крачкин. – С моторами? – Только «Изотта» крякнулась – сошла. Но там понятно, старый драндулет, ей… – Дома читать будешь! – разозлился Зайцев. Савостьянов вскочил, выронив шуршащий лист. – Приказано подготовить пятиминутку политинформации, – отрапортовал. – Кем? Какую? – не понял Зайцев. – Теперь перед началом каждого рабочего дня полагается, – объяснил дежурный. – Всем по очереди. Сообщения о международной обстановке и обстановке по Союзу. Вон график висит… До вас тоже очередь дойдет, товарищ Зайцев, – заметил Савостьянов садясь. Мол, не так запоете. – Полагается… – Зайцев подошел к листку с плоской шапочкой кнопки. Увидел подпись товарища Розановой. Комсомольские затеи. Нашел свою фамилию. И опять чихнул. Обычно в вестибюле пахло грязной тряпкой, которой уборщицы тщетно наводили чистоту на истоптанных плитах. Но сейчас Зайцеву показалось, и здесь – пылью из комнаты актрисы. – Все равно, Савостьянов. Комсомольская работа – это важно. Но и служба, между прочим, тоже. Не в булочной служишь. Повнимательнее. Даже Туз Треф, умильно сидевший на собственном хвосте, пока проводник дул в дежурке чай, и тот пах не псом, а рассохшейся мебелью, пожелтевшей хрупкой бумагой, нафталином. Хотелось скорее в уборную – вымыть лицо, руки. Туз Треф вывалил в знак приветствия розовый язык, замел хвостом по плиткам. Но никто не остановился, и хвост снова обернулся вокруг зада. Самойлов, Крачкин, Серафимов поднимались по лестнице. Желторотики взяли трамвай – отстали. Зайцева кто-то потянул за рукав. – Ты чего, Нефедов? Зайцев видел, как с лестницы покосились трое остальных: заметили запинку. Во взглядах Зайцев успел прочесть мгновенное: «крыса». С того дня, как Нефедова перевели к ним, еще никого не арестовали, но это ничего не доказывало: доносы, отчеты могли собираться месяцами, годами. Совиное личико Нефедова оставалось все таким же сонным. – Не нашел себя в графике политинформации? – Погодите. – Ну. – Я ее видел. Варю эту Метель. – Я заметил. – Я ее в цирке видел. Зайцев убрал ногу с лестницы, руку с перил. – Что ж сразу не сказал? – Давно, – уточнил Нефедов. – Когда мы сами номер работали. – Когда Икаром был? – Сыном, – поправил Нефедов. – Наш номер назывался «Икар и сыновья». – Ладно-ладно. Я помню. Просто шучу так неуклюже. …Ну, дальше. – Только она тогда себя называла не Метель и не Берг. И волосы красила. Они у нее черные тогда были. – Может, она рыжие – красила. А черные были настоящие. Совиный взгляд. – Извини. Опять шучу. Ты не ошибаешься ли? – Я теперь не сомневаюсь: она. В вестибюль вошел мужчина в чесучовом костюме. Зыркнул на них. С куда большей опаской – на Туза Треф. Нырнул к дежурному, вернее, газетному листу. – Так странно… – задумчиво добавил Нефедов. «Ну, Савостьянов, погоди», – Зайцев снова повернулся к Нефедову – но так, чтобы держать дежурного на краю окоема. Перебил ободряюще: – …Хорошие сведения. Молодец, что вспомнил. Объясняет, как ей к пятнадцатому году советской власти удалось не все драгоценности свои проесть. Но Нефедова, похоже, обуяли воспоминания: – Она работала в номере с Ирисовым-Памирским. – В то время, Нефедов, многие делали странные вещи, чтобы прокормиться. Зайцева куда больше занимал настоящий момент: дежурный приподнялся из-за загородки, показал посетителю пальцем на лестницу. Чесучовый костюм бросился на лестницу – нет, к Зайцеву: – Товарищи… Товарищ… Выпорхнул платок, промокнул потный лоб. Шляпу посетитель зажимал под мышкой. – Гражданин, вам чего? – рассердился Зайцев. – Савостьянов! Ты чего распускаешь население? – А ему к вам! – донеслось невозмутимо. – Я к вам… к вам! – Ну так сядьте вон там и дождитесь, пока запишут… – Я записал! – тут же огрызнулся дежурный. Мужчина, задыхаясь, схватил его за обе руки, точно собираясь танцевать с Зайцевым польку-бабочку. Глаза беспокойные. С шумом вырывалось дыхание, обдавая Зайцева запахом больного желудка: – Вы… Вы… Вы мемуары ее – нашли? * * * «ЖЕМЧУГ СНИТСЯ К СЛЕЗАМ» – Но я тоже хочу! – повторил он. Мне он понравился, этот мальчишка и его бесконечные «хочу». Богатые люди редко чего-то хотят. Точнее – почти всегда не хотят ничего. И, как назло, липнут к актерам и актеркам. Как будто надеются отогреться чужим теплом, чужим весельем. Но этот был еще живой, еще теплый. Наверное, потому что младший. Вот старший брат был не такой. Старший уже знал всё: что можно, как надо. Просто-таки знал всё. Скучно. Но ссориться я не хотела. |