Книга Вдали от дома, страница 48 – Питер Кэри

Куомби-Даунз был пастбищным участком в тридцати милях от Мардоварры. Он значился на моей карте, но оставался вне маршрута. Я передал ему маршрутную карту, которую он вроде бы прочел.

– Моя земля.

Мы уже ушли с асфальта, и теперь дорога постоянно раздваивалась. Здесь карта была бесполезна, и я находил путь методом проб и ошибок среди низких каменистых холмов. Я подумал: «Мы разрежем шины на ленты».

– Может, вы заехать в Куомби-Даунз, – сказал он.

Не следовало брать его в машину.

В зеркало заднего вида я увидел его полуприкрытый глаз, задумчивый лоб. Я ударился поддоном сквозь защиту, «Ардмонские груши» взлетели и приземлились на пол. Мгновенно глаза Айрин раскрылись, доктор Батарея насел на нее: «Мы едем ко мне, Куомби-Даунз». И так, пока она не закричала: «Боже!»

В зеркало заднего вида я видел глаза Батареи, безжалостные. «Дальше и дальше», – говорил он.

«Ни за что», – подумал я.

«Пятьдесят четыре автомобиля увязли по оси в русле ручья за двенадцать миль до Кэтрин, но усталость, а не грязь оставит моих детей сиротами», – думала я, когда ждала междугородного звонка в Бахус-Марш возле почты в Кэтрин. Я только что узнала, что водитель (И. Робертс) и штурман (Р. Гибсон) из «морриса-майнора» (Новый Южный Уэльс) пострадали, врезавшись в дерево. Гибсон был найден без сознания командой «форда», которая отвезла его на станцию Вейв-Хилл, где о нем заботилась сестра Кеттл из Медицинской службы Северной Территории. Роберт сломал несколько ребер. На его месте могла быть я (А. Бобс). Почти оказалась. В моем случае меня разбудил замолкший двигатель, и я обнаружила себя за рулем посреди лагеря черных: собаки повсюду, темные лица косились на огни фар. Айрин, ты подвергла опасности себя и всех остальных.

– Бахус-Марш на линии, – сказал оператор.

– Ронни? – спросила я и услышала его голос, сдавленный удушьем. – Что случилось, любимый?

Его ответ был как звук воды в пережатом шланге:

– Сдайся.

Затем трубку схватила Эдит. Сказала, что кузены украли у него что-то. Возможно, его лучший мраморный шарик.

– Это был ТОМБОУЛЕР ^[95], – плакал он издали, а затем уже громко рыдал мне в ухо. – Они разбили его чертовым молотком.

– Не ругайся, милый.

– Мама, они его нарочно.

– Что говорит тетя Беверли?

– Она встречается с дядей Кевином.

– Кто такой дядя Кевин?

– Какой-то дядя. Откуда мне знать? – сказала Эдит, сама на себя не похожа. – Мама, ты должна вернуться домой. Пожалуйста, возвращайся. Нужно быть добрей к папе. Бедный папочка. Он плакал.

– О, милая, что он тебе сказал?

– Я не дура, мама. Ты знаешь, что случилось. Дедушка умер.

– Да, это очень печально.

– Тебе не нравится дедушка.

Я подумала: «Убью этого засранца Коротышку».

– Милая, мы скоро вернемся. Осталось еще восемь дней.

Она не повесила трубку. Никогда бы не стала так делать.

– Восемь дней! – закричала она, и что-то разбилось, а затем связь прервалась, и мой мочевой пузырь уже разрывался, и за мной ждала команда «пежо»; оператор пыталась восстановить связь, но думаю, я обидела ее, когда – вся эта вода, галлон каждый день – после всех ее усилий, мне пришлось уйти. Когда я вернулась, парни из «пежо» заняли линию, а наш бак вновь был полон (хотя не был, как мы позже узнаем).

Из Кэтрин начиналась хорошая гравийная дорога, и Вилли вел, а мне стоило поспать, но я не переставая думала о том, что Коротышка сказал детям, и мы уже были в двухстах милях от Брума, и так называемый доктор Батарея набросился на неприкосновенный запас продукции «Эджелл» с открывашкой. Я тоже была голодна, но не хотела, чтобы руль сделался липким. Затем Баххубер запутался в тросе 3/8 дюйма. Именно тогда я узнала, что доктор Батарея – автомеханик в Куомби-Даунз. Я легла на горячую землю и уснула, пока мужчины распутывали трос, намотавшийся на заднюю ось и рессоры.

Я проснулась и узнала, что тормоза и рессоры не повреждены. Снялась с места на скорости, не боясь, что могу разбиться и погибнуть, а мои дети будут ненавидеть меня за эгоизм и вырастут, веря, что я бросила их отца в горестный час.

Мы проехали развилку на Куомби-Даунз. Никто не попросил выйти из машины. Вскоре после этого я клюнула носом, всего на секунду, и проснулась в испуге. Приказала Баххуберу сесть за руль.

Когда я проснулась в другой раз, вел доктор Батарея. Я слишком устала, чтобы удивляться.

Следующий раз: мотор молчит, вороны каркают. Мне сказали, что у нас закончился бензин, но доктор Батарея вымолил галлон у проходившей мимо машины.

У Баххубера сна не было ни в одном глазу, он подсчитал, что мы окажемся в аэропорту раньше самолета. Я подумала, что должна сесть за руль, но все равно проснулась на сиденье штурмана. На этот раз мы остановились на чахлых задворках Брума.

Доктор Батарея прикончил упаковку «Эджелла» и открыл банку консервированных груш «Ардмона». Там он обнаружил череп бедного погибшего мальчика. Кто знал, что он примет это близко к сердцу? Но я нарушила закон. Я была неправа. Я была чокнутой картией ^[96]. Машина остановилась по его требованию. Он вышел. Я проскользнула за руль и увидела в зеркалах заднего вида, как он улепетывает от злых духов: месит пыль в обратном направлении с щегольскими ботинками в руках.

Моей проблемой были не злые духи. Я чуть не пропустила аэродром – неудивительно, учитывая, что самый большой знак сообщал: ТУАЛЕТЫ. За ним находились ниссеновский барак ^[97] и полоска асфальта с единственным существом (с животом, нависавшим над слишком тугими шортами), маршировавшим вверх и вниз. Бог знает, как он оказался тут раньше нас, но это был Данстен.

– Щас вернусь, – сказал Вилли и направился к туалету.

Данстен побежал за ним внутрь, мне плевать, с каким намерением. Я бы справилась с Данстеном большим числом способов, чем тот мог вообразить.

На мгновение машина заняла все мое внимание. Не хотела, чтобы меня критиковали за грязь, а поскольку у внешней стены туалета был кран и садовый шланг, я принялась за работу.

Есть определенное удовольствие в том, чтобы смывать присохшую пыль и грязь, мерзкую кожу дохлых тварей, мотыльков, ос, пчел, видеть, как все эти отходы льются из-под подкрылков.

В Бруме не хватало воды? Возможно, но ничто не вынудило бы меня оставить наш автомобиль грязным, разве что шум самолетного двигателя и вид оцинкованной железной коробки, пробивавшейся сквозь прибрежный бриз.