Книга Камень заклятия, страница 11 – Владислав Авдеев

Ольга принесла вазу с водой, опустила туда розы:

— Твой второй букет.

— Ты звала всегда вечером, и я сразу мчался к тебе.

— Не оправдывайся, я не укоряю, — она прошла на кухню, через мгновение выглянув оттуда. — Есть сильно хочешь?

— Не очень.

— Тогда подам к вину сыр, я тоже не голодна.

Она принесла на тарелочке нарезанный тонкими ломтиками сыр, фужеры, открывашку. Я вынул пробку:

— Подождем, пусть испарится сивушный запах.

— Хорошо. А твоя девушка, ты ее разлюбил? Если не хочешь, не отвечай.

— Ее отец назвал меня бесперспективным, и она ушла. Я ее понимаю, честное слово, одно дело журналист, другое — охранник. Я не пытался ее удерживать, это ее жизнь. Зачем мне вмешиваться? Хотя иногда думаю, что поступил не совсем честно.

— Она красивая?

— Очень. Ты ее видела на дне рождения, такая хрупкая, нежная и застенчивая. Жалко, что не хочет освободиться от влияния отца.

— Кстати, о журналистике. Я читала твои статьи. Все. Отличная подача материала и слог хороший.

— Спасибо! — мне и в самом деле была приятна ее похвала.

— Почему ты ушел из журналистики?

Я точно знал почему, но объяснить это было трудно, во всяком случае Нина меня не поняла.

— В селе Красном, где живут мама и сестра, есть известная сплетница Кузьмичиха. Так вот, она просто изводилась, если кто-то другой вперед ее узнавал какую-либо новость и рассказывал другим. Она ненавидела этого человека, завидовала ему. На Кузьмичиху в такие минуты даже наваливалась слабость, и она едва передвигала ноги. Но зато как она преображалась, когда могла сообщить односельчанам какую-нибудь скандальную новость и хоть немного побыть в центре внимания.

Ради новостей она с утра бродила по деревне, к одним зайдет, к другим, но если говорили о делах серьезных, сразу уходила. Ей нужны были драки — да чтоб до ножей, до крови, семейные скандалы, измены, пожары, да чтоб кто-нибудь заживо сгорел. Старуха она добрая, а вот новости любила прегадкие. Газета в наше время — это Кузьмичиха, но если старуха сама бегала вынюхивала новости, то у газеты много журналистов — кузьмичихиных детей. Люди они добрые, умные, но жизнь заставляет писать не то, что душа требует, а что надобно хозяину, потому как свободная пресса — блеф. Да и вообще, газета потеряла то значение, которое имела, вот я и ушел. Это была, пожалуй, главная причина моего ухода. Сидишь ночами, пишешь, переживаешь, а люди прочитали и тут же забыли. Пережевали, сглотнули и тут же начали жевать другое…

— И зря. Охранником может работать каждый здоровый мужик, а журналистом — единицы, — Ольга взяла мою руку, приложила ладонь к своей щеке. — Независимо от того, как будут развиваться наши отношения, я рада, что мы вместе.

— Я тоже. Скажи, как ты оказалась у ресторана?

— Это мистическая история, — Ольга, не отпуская мою руку, положила ее на колени. — Я обычно раньше одиннадцати не ложусь, но если даже лягу — не усну. А тут сидела на диване, смотрела телевизор и задремала. И снится мне солдат, я его так четко увидела, вот как тебя сейчас. Честно сказать, до сих пор не знаю, спала я или мне привиделось наяву. А солдат говорит: «Ольга, иди помоги своему мужику. Иди быстрей, а то потеряешь его». Сразу подумала о тебе, больше мне помогать некому, да и терять. Что работаешь охранником, мне Вера сказала. Только подъехала к ресторану, ты бьешь Х-ва и шофер вызывает милицию.

Меня от Ольгиного рассказа аж в жар бросило. Неужели ей приснился Сизов?

— Солдат не в выцветшей гимнастерке был, и фуражка выцветшая?

— Да! — вытаращила глаза Ольга.

— Если бы не знал твою фамилию, то подумал бы, что ты Сизова.

— А это как ты узнал? Я, действительно, по отцу Сизова, а Михайлова — материна фамилия.

Тут уж удивляться пришлось мне:

— Ты Сизова?..

— Да, а в чем дело, Андрюша? Скажи. Я ничего не понимаю.

— У красноармейца, что тебе приснился, фамилия — Сизов, и это его убил и похоронил в Жердяевке Полупанов, в доме Балаевых, в подполе рядом с сундуком. На листке, мне дал его Сергеев, было написано: «Красноармейцу Сизову, что помогал вырыть яму для сундука, я приказал охранять золото и закопал его рядом с сундуком».

— Боже мой! — Ольга прижала к щекам ладони. — Я помню, дедушка рассказывал, что его отец служил в ВЧК и без вести пропал где-то на Лене. Подожди, но откуда ты знаешь, что именно он приснился мне?

— Он мне тоже приснился и все пытался что-то сказать, даже показал обвалившийся подпол. И снится он мне только у тебя, наверное, думает, раз я сплю в твоей кровати, значит, мы муж и жена. То есть я его родственник.

— Разве такое бывает? Нам снится человек, которого мы даже не видели.

— Выходит, бывает. А почему сменила фамилию?

— В детстве мы все максималисты. Когда родители разошлись и отец женился на другой, я его возненавидела и решила, раз он такой-сякой, фамилию его носить не буду. И при получении паспорта взяла фамилию мамы.

Мы снова выпили вина, и у меня проснулся аппетит, Ольга принесла ветчину, хлеб. И глядя, как я с удовольствием все поглощаю, неожиданно предложила:

— А если нам взять и уехать? Навсегда! Не будут же они искать тебя по всей России. Можем к маме, она в Омске, давно зовет.

— Искать не будут, но они узнали, где живут сестра и мама, и угрожают им. Так что ехать мне надо, в этом сомнений нет.

— И ты будешь вот так ни за что стрелять в людей? Пусть даже они бандиты? Хотя еще надо доказать, кто они. Ты ведь точно не знаешь?

— Не знаю.

— А стрелять будешь?

Ну что я мог сказать?

— Я поеду, чтобы на месте разобраться в обстановке. А вот тебе не мешало бы взять отпуск и на время уехать.

— И быть в неведении, где ты, что с тобой? Только обрела тебя и вот. Лучше я поеду с тобой в Жердяевку.

Я разлил вино, отпил глоток и только потом отклонил ее предложение:

— Ты даже представить не можешь, что значит месяц прожить в тайге, в палатке.

— Я давно мечтала об этом. С милым и в шалаше рай, — она смущенно улыбнулась.

Мне было приятно ее смущение. В прошлые встречи мы никогда не говорили о наших чувствах друг к другу, мы просто занимались сексом. Мы были партнеры. И смущение Ольги — это поворот, начало нормальных человеческих отношений между любящими людьми.

Мне удалось убедить Ольгу, что в тайге ей не место. Мы просидели допоздна, вспоминали родителей, детство. Больше спрашивала Ольга, а я выступал в роли рассказчика.

А ночью снова приснился красноармеец Сизов, мы шли с ним по улице Жердяевки — она заросла, но еще хорошо угадывалась. Миновали сельсовет, вернее, стелу — она стояла на площади перед сельсоветом. Я даже успел заметить — верхние ряды мартиролога занимала фамилия «Балаев». В годы войны погибло девятнадцать жердяевцев, из них одиннадцать Балаевых. Затем мы прошли то, что осталось от «хлебо-обувного» магазина, а остался тротуар длиною метров двадцать, единственное бетонное покрытие в деревне, сделанное из списанного цемента, неизвестно для чего привезенного в Жердяевку и пролежавшего много лет. После магазина я не находил ни одной зацепки, подсказки и, когда Сизов подвел меня к зарослям лебеды и кустарника, сквозь которые проглядывал полуобвалившийся провал, я не мог определить его местонахождение. Я подошел поближе к подполу и осторожно ступил на верхнюю перекладину лестницы, проверяя ее на прочность… И вдруг дикий, животный страх обуял меня, и в то же самое мгновение Сизов цепко, до боли, схватил меня за руку и отбросил в сторону. Я сильно ударился локтем и проснулся… Но что-то холодное успело прикоснуться к ноге…